Еще хуже дела обстояли в Бранденбурге, где Валленштейн разместил войска в Кроссене на Одере, а также в Штендале и Гарделегене в бассейне Эльбы, откуда он мог бы помешать соединению датчан с остатками армии Мансфельда в Северной Силезии. Здесь его квартирмейстеры требовали не только еду и питье для солдат, но и одежду с обувью; обязательства провинции оценили в 66 тысяч гульденов, и, когда местные власти не смогли их выполнить, солдаты схватили их и взяли в заложники до уплаты. В отличие от ветеранов Тилли у Валленштейна служили сыновья обнищавших крестьянских семей, шантрапа, не достигшая 20 лет, неопытная, неуправляемая и деморализованная заразными болезнями; в Гарделегене они каждый день хоронили умерших по двадцать человек в одной яме. «Есть ли Бог на небесах, который вступится за нас? – стенали бранденбуржцы, обращаясь к своему курфюрсту, который благоразумно сбежал в Пруссию. – Овцы ли мы, всеми покинутые и забытые?.. Доколе нам смотреть, как наши дома и жилища сжигают у нас на глазах?»
Ответ был очевиден, поскольку жалобное посольство Георга Вильгельма в Вене ничего не добилось. Фердинанд лично принял посланца и поразил его своей любезностью – тот обратил внимание, что император приподнимал шляпу всякий раз, как упоминалось имя курфюрста, – но из беседы посланец вынес только то, что в военное время не избежать определенных «неудобств» и ему следует обратиться за помощью к Эггенбергу. Эггенберг принял его не менее любезно, хотя по причине болезни был тогда прикован к постели. Не имея шляпы, он вежливо приветствовал посланца, сняв ночной колпак, и лишь более подробно повторил замечания своего господина. От другого человека посланец узнал, что с Моравией Валленштейн обошелся еще хуже, чем с Бранденбургом, и, как заметил его информатор, разумно предположить, что раз уж император не в состоянии защитить собственные земли, вряд ли он сможет защитить чужие.
Настойчивость посланца в конце концов вынудила имперское правительство составить меморандум, где Валленштейну указывалось на то, что он расквартировался в Бранденбурге без разрешения императора. В последнюю минуту формулировку изменили на «без ведома императора», подтвердив подозрение посланца о том, что само правительство боится своего полководца.
Тогда курфюрст Бранденбургский взял дело в свои руки и написал два личных письма Валленштейну, которые остались без ответа. Позднее он узнал, что смертельно оскорбил полковника, назвав его просто «многолюбезный друг», а не «многолюбезный господин и друг», как это сделал более дипломатичный курфюрст Саксонский. А случай с неосторожной депутацией из Галле показал, что с Валленштейном шутки плохи: он заковал просителей в цепи и объявил, что будет на месте расстреливать всех, кто еще явится к нему с жалобами.
Германия еще не лежала в руинах, но, если не поставить предел распространению войны, вскоре этому суждено было случиться. После разгрома Кристиана IV Датского и примирения Франции с Испанией военные действия, казалось бы, должны были прекратиться, и зимой кое-кто уверенно предсказывал, что армия Валленштейна будет частично распущена, а его самого отправят в отставку. Из всех немецких князей только герцоги Мекленбургские, протестантский управитель Магдебурга и изгнанный Фридрих оставались непримиримыми врагами императорской власти. Что до остальных, то либо им не было до этого дела, либо они воевали на стороне императора. Оккупированная страна почти без исключения оказывалась нейтральной; к примеру, город Магдебург со всей округой решительно отмежевались от своего мятежного правителя. Ничто не мешало заключению мира. И тем не менее в новом 1627 году Валленштейн, армия которого разрослась почти до 140 тысяч человек, стал посылать своих офицеров с поручениями вплоть до самой Рейнской области, чем вызвал поток жалоб, хлынувших на Фердинанда со стороны всех церковных курфюрстов.
Эмиссару Бранденбурга показалось, что император боится своего генерала, но поведение Фердинанда объяснялось более серьезными причинами. Валленштейн обдумал балтийский план испанцев и был готов его осуществить.
Вот почему он предварительно оккупировал Бранденбургскую марку, а будущей весной собирался пойти войной на Мекленбург с одной стороны и Гольштейн с другой. Однако, похоже, он уже начал действовать по собственному разумению, поскольку успел настроить против себя двор, заняв часть имперских земель под зимние квартиры, а испанцы еще с прошлого лета перестали ему доверять. Ко времени битвы при Дессау император уже задолжал Валленштейну полмиллиона гульденов на содержание армии, и с каждым месяцем долг возрастал; не требовалось особого политического чутья, чтобы понять: полководец приобретает опасную власть над правительством. Испанцы не ошибались, полагая, что балтийский план удобнее всего осуществить армией Валленштейна, но без него самого.
Да, они были правы, однако Валленштейн набрал уже слишком большую силу, чтобы его можно было убрать. Только услышав о жалобе в Вену, он пригрозил тут же уйти в отставку, и тогда имперскому правительству пришлось бы взять на себя трудную задачу: содержать его армию, не имея на это денег. Чуть позже он встретился с Эггенбергом в городке Брукк-ан-дер-Лайта близ Вены, чтобы обсудить свой будущий курс.
То, что произошло на этой встрече, навсегда останется тайной; свидетельства ненадежны, и ни один биограф Валленштейна не в состоянии беспристрастно рассмотреть эту тему. Интерпретация всей его карьеры тесно связана с этим событием. Самый непредвзятый из немецких историков полагает, что на самом деле Валленштейн всего лишь обсуждал организационные детали, а доклад, в котором он излагал балтийский план и предвещал распространение власти Габсбургов, был подделан с целью обмануть Максимилиана Баварского. Однако достоверно известно следующее: балтийский план действительно существовал; вскоре после встречи в Брукке все доходы от налогов в Чехии пошли на содержание армии Валленштейна, а сам он получил полные суверенные права на свои огромные владения; Максимилиан Баварский узнал о балтийском плане и роли Валленштейна в нем, вероятно, в несколько преувеличенном виде.
Фердинанд в некотором роде был опьянен победой при Луттере и крахом датского короля. Даже если он и был не прав, он имел все основания считать Кристиана IV самым могущественным из монархов Северной Европы. Если уж его так легко разбить, то ни король Швеции, ни король Англии не представляют большой опасности, а в самой Германии ни у кого из князей не достало бы сил, чтобы воевать с императором в одиночку. Таким образом, победа при Луттере настроила Фердинанда отнюдь не на мирный, а, напротив, на воинственный лад. С армией Валленштейна он сможет установить свою власть в северных епископствах и получить контроль над Балтийским морем.
Именно теперь, в кои-то веки, Максимилиану настало время вернуться к своей благородной защите Германии и отстоять мир, прежде чем власть Фердинанда выйдет за всякие рамки. Он созвал Католическую лигу в Вюрцбурге в январе 1627 года и там ради мира и соблюдения княжеских прав пригрозил лишить Фердинанда поддержки, если он не ограничит своеволие Валленштейна. Члены лиги боялись последствий агрессии Фердинанда больше, чем желали восстановления католической церкви по всей Германии. Они потребовали мира и, разумеется, предложили в качестве посредника Людовика XIII – короля-католика, дружески расположенного к Максимилиану. Но одного имени посредника хватило, чтобы загубить мирное предложение, ибо правительство в Вене заподозрило вмешательство Ришелье, а протестантская партия на тот момент еще не простила ему предательства. Максимилиан не сумел ни добиться мира, ни обуздать Валленштейна.
