– На каком основании? – растерялся Август.
– На том основании, мистер Даррел, что Космический флот заинтересован в сохранении тайны, – жестко ответил Линкольн. И громко закончил: – Ребята, это взрослые игры, и шутить с вами не будут.
* * *
Успешный запуск реактора, восстановление «Сирены» и обеспечение устойчивой видеосвязи с Землей привели Линкольна в прекрасное расположение духа. Даже с учетом возмущения пассажиров и того, что он услышал от бортового компьютера. О тревожном сообщении «Сирены» капитан решил рассказать Касатонову лично, однако адмирал отлучился на доклад президенту и конфиденциальный разговор откладывался. Написав, что ждет связи, Линкольн посидел в кресле перед терминалом 2.0, обдумывая предстоящую беседу, а когда собрался выбраться, чтобы размяться и перекусить, услышал перезвон пришедшего вызова. Удивился, поскольку ему сказали, что адмирал освободится не раньше чем через час, нажал кнопку «Ответ» и уставился на появившегося на мониторе мужчину, блеклого и незаметного, как осенняя паутина.
– Вы кто?
– Меня зовут Козицкий, просто Козицкий, – блеклым голосом представился блеклый мужчина. – Я провожу расследование.
– Вы из технической группы?
– Нет, сэр, я провожу расследование. Пытаюсь понять, что произошло.
– Произошла катастрофа, – буркнул Линкольн, который понятия не имел, с кем говорит. – Мы столкнулись с…
И замялся, не зная, как продолжить.
– Я знаю, с чем вы столкнулись, сэр, мне говорили… – У блеклого оказалась отвратительная, нервирующая манера не смотреть собеседнику в глаза. Козицкий обозначил взгляд во время представления, но больше ни разу не посмотрел в сторону капитана. – Мне поручено изучить обстоятельства дела, сэр, в том числе расследовать предшествующие катастрофе события. Таков порядок, сэр, и вы должны уделить мне время. Очень жаль, если я нарушаю ваши планы.
– Ничего страшного, – ответил Линкольн. К этому моменту он уже понял две важные вещи. Первое: разговора не избежать. Второе: Козицкий, несмотря на свою блеклость и запредельную, граничащую с униженностью вежливость, обладает колоссальной властью и полномочиями. – Это официальный разговор?
– Да, сэр, официальный, но запись засекречена. Ее услышат не все. – Козицкий изобразил улыбку клавиатуре. – Вы ведь не против?
– Ваш статус?
– Независимый дознаватель в ранге специального заместителя генерального прокурора, – помолчав, ответил блеклый. – Так вас устроит?
– Я должен отвечать на ваши вопросы?
– Вы обязаны отвечать на мои вопросы, сэр.
– Даже если они будут касаться секретных материалов?
– Связанных с космосом? – уточнил Козицкий.
– Да.
– Я еще и специальный заместитель командующего Космическими войсками.
– Превосходная карьера, – одобрил Линкольн, убедившись, что чутье его не подвело.
– Да, неплохая. – На тонких губах Козицкого вновь появилось нечто напоминающее улыбку. – Но только на время расследования, как вы понимаете.
– Наивысший допуск?
– Выше не бывает, сэр… Но что мы все обо мне да обо мне? Давайте перейдем к вопросам. Их не так много, поэтому разговор не затянется.
– Я вас слушаю, мистер Козицкий.
Блеклый раскрыл папку и перевернул пару листов в потертом блокноте.
– Где вы находились во время катастрофы?
– На первой палубе, как и все пассажиры. В противоперегрузочном кресле.
– Как вы в нем оказались?
– Забрался, – язвительно ответил Линкольн. – Вам рассказать детали?
– Военные не любят «нюхачей»? – бесстрастно осведомился блеклый.
– Никогда не любили, мистер Козицкий.
– Понимаю… – Он не оскорбился, не обиделся, не возмутился. Он услышал то, что ожидал, и ему было плевать на мнение капитана. – Я неверно задал вопрос, сэр, прошу меня извинить. Итак, насколько я знаю, «Чайковский» двигался к Луне. Плановая коррекция курса должна была произойти не раньше чем через два часа, и именно тогда, не по необходимости, а исключительно в целях предосторожности, пассажиры получили бы приказ занять свои места. Поэтому, сэр, мне важно знать, как получилось, что вы оказались в противоперегрузочном кресле на два часа раньше, чем должны были?
– «Сирена» дала соответствующий приказ.
– С чем был связан приказ?
– По всей видимости, «Сирена» приняла решение об экстренной смене курса.
– По всей видимости? – поднял брови дознаватель, таращась на карандаш.
– Я находился на первой палубе, мистер Козицкий, а не в кабине, – напомнил Линкольн. – Я был старшим офицером на «Чайковском», но не членом экипажа. Поэтому я не знаю, что произошло.
– У «Сирены» не спрашивали?
– Честно говоря, мистер Козицкий, до сих пор я не задавался этим вопросом, – признался после короткой паузы капитан. – У меня достаточно других дел.
Но про себя подумал, что он, а не блеклый дознаватель, должен был проявить интерес к обстоятельствам катастрофы.
– Прекрасно понимаю, сэр, и еще раз приношу извинения за то, что отвлекаю, но не могли бы вы уточнить: у вас был доступ к переговорам экипажа?
– Ни один пассажир не имеет права слушать экипаж, – хмуро ответил капитан.
– Вы не ответили на мой вопрос, сэр.
Ему требовалась точность: да или нет, потому что полученный ответ будет зафиксирован в отчете.
– Нет, я не имел доступа к переговорам экипажа.
– Несмотря на ваше положение старшего офицера на борту «Чайковского»?
– Никаких поблажек, мистер Козицкий, таков закон космоса, – твердо сказал Линкольн. – Я был старшим офицером по званию, но не по должности. На борту «Чайковского» был один капитан – Вавилов, и никто не мог оспаривать его власть.
– Да, сэр, хорошо. – Козицкий выдержал паузу. – А мистер Вагнер имел возможность слушать переговоры экипажа?
– Разумеется, имел.
– Вы не расспрашивали его о предшествующих катастрофе событиях?
– Нет. – Линкольн до сих пор был смущен этой оплошностью, поэтому попытался огрызнуться: – А должен был?
– Я подумал, вам могло стать интересно, – уколол его в ответ дознаватель.
И капитан едва сдержался, чтобы не ответить грубостью. Но сдержался. Сжал под столом кулаки, сбрасывая в неистово сильный жест накатившую злость, и ответил почти спокойно:
– Мистер Козицкий, мне, безусловно, интересно, что произошло с «Чайковским», но до сих пор…
– У вас было много других забот, сэр, я помню, и я снова приношу самые искренние извинения, – плавно перебил его дознаватель. – Вы должны понять, сэр: я очень серьезно подхожу к расследованию и иногда увлекаюсь. Прошу простить, если я вас задел. Я этого не хотел.
