Блэквуд поднес раскрытую ладонь к лицу пастора и поманил его пальцем.
Соломон в растерянности наблюдал за происходящим.
Блэквуд шепотом зачитал заклинание на латыни.
Веки Эпперта затрепыхались, зрачки расширились и закатились. Он обмяк и начал оседать на пол, удерживаемый лишь рукой агента. Соломон подхватил безвольное тело и пристроил между рядами.
– Какого дьявола?.. – начал он, выпрямляясь. – Что вы с ним сотворили?
Блэквуд устремил взгляд на хоры. Обычно органисты сидят спиной к пастве, а сам инструмент с восходящими по высоте трубами обращен к алтарю. Здесь же орган был повернут к залу и полностью скрывал музыканта.
Внезапно на верхней площадке возникла исполнительница. Она точно плыла по лестнице, разделенной на два пролета – левый и правый. В противоположность пастору короткие седые волосы женщины украшала единственная смоляная прядь. Матушка оказалась женой Эпперта, максимум на пару лет старше, а может, и вовсе ровесница. Бордовое одеяние до колен кроем разительно отличалось от белой мантии, обнаруженной в каморке за алтарем.
Церковь стремительно наполнялась запахом тухлятины, в воздухе роем мух кружил пепел. Супруга пастора двигалась как автомат, словно чьи-то незримые руки толкали ее вперед. Голова свесилась на грудь, – казалось, женщина спит.
Блэквуд достал из кармана кожаный сверток и развернул его на скамье.
Матушка тем временем спустилась вниз, к последним рядам, балансируя на кончиках пальцев, как балерина. Руки безвольно вытянуты по швам, ступни в сандалиях неестественно изогнуты.
Блэквуд шагнул на середину прохода и замер в десяти футах от матушки.
– Не смотри ей в глаза, – предупредил он Соломона.
Женщина вздернула подбородок. Соломон уставился на нее как завороженный, не в силах отвести взгляд от молочно-белых глаз. Если матушка и была слепой, то обладала поистине необъяснимым шестым чувством, поскольку оба ее бельма обратились к Блэквуду.
Она открыла рот, но англичанин ее опередил:
– Non butto la cenere…
– Я разбрасываю не прах…
– Ma butto il corpo e l’anima Abdiel…
– А тело и душу Абдиэля…
– Che non n’abbia più pace…
– Да не обретет он никогда ни покоя, ни счастья.
Не прерывая заклинания, Блэквуд полез в мешочек и на манер сеятеля принялся разбрасывать невесомый порошок. Крупицы парили в воздухе, подбираясь к матушке, застывшей соляным столбом при первых звуках голоса Блэквуда.
Соприкоснувшись с женщиной, порошок обратился в дым. Дымовая завеса поглотила ее и столбом взметнулась к потолку. Очертания матушки не изменились, но сквозь них проступил призрачный силуэт, втрое выше и массивнее.
На фантоме развевалась тонкая, словно сотканная из тумана сорочка. Демон, вселившийся в жену священника – именно так рассудил Соломон, таращась на исполинскую фигуру, – перебирал руками, точно пловец в вязком болоте, черные волосы струились по плечам и темной аурой обрамляли лицо. Черты искажены тревогой или агонией.
Хьюго! – Раздалось вдруг не из завесы, а из воздуха вокруг Соломона. Темнокожую, разменявшую пятый десяток матушку заслонил гигантский образ белой женщины едва ли за тридцать, с перекошенным от боли лицом.
Услышав свое имя, Блэквуд замер, всматриваясь в истерзанную красавицу. Сколько горя, отчаяния промелькнуло в его глазах!
Загипнотизированный зрелищем, Соломон чуть не опоздал. Повинуясь чужой воле, пастор Эпперт поднялся с пола и попытался накинуться на Блэквуда со спины. Соломон крепко ухватил крупного мужчину под мышки и поволок прочь.
Блэквуд возобновил ритуал: звучали все новые заклинания, под сводами клубился дым. Упираясь коленом в спину священника, Соломон заметил, как на глазах у изумленного фантома пепел складывается в гигантскую ворону.
Серая птица обрушилась на призрака, поглотила его и… рассыпалась золой. Исполинская фигура померкла и вскоре исчезла без следа.
Матушка лишилась сознания и рухнула навзничь.
Блэквуд опустил руки, словно дирижер, отыгравший безумную симфонию.
Эпперт пошевелился, застонал. Соломон ослабил захват и попятился, стараясь заглянуть священнику в глаза.
Пастор изумленно озирался по сторонам, как будто пробудившись после долгого сна.
– Как я здесь очутился? Кто вы?
Блэквуд, собрав свои таинственные принадлежности, склонился над распростертой женщиной в бордовом одеянии и помог ей подняться.
Тело матушки содрогалось в рвотных позывах, ее лихорадило. Сквозь бельма обозначились зрачки, радужка покраснела по краям, веки судорожно подергивались. С седых волос сыпалась сажа.
Соломон выволок пастора в проход. Заметив жену, Эпперт, шатаясь, бросился к ней:
– Матушка!
Внезапно тишину разорвал гневный вопль. Соломон обернулся, готовый увидеть монстра или очередное потустороннее существо.
Из ризницы вырывалось пламя; на присутствующих повеяло копотью и жаром, тонкая перегородка перед алтарем обуглилась, почернела, не в силах выдержать натиск огня; пламя молниеносно перекинулось на крест.
На пороге столпилась черная паства с криком:
– Пожар! Горим!
Шериф с помощниками и специальный агент Маклин оттеснили паникеров и уставились на объятый пламенем алтарь.
– Что произошло? – рявкнул Маклин.
Соломон молчал. Да и как тут объяснишь.
– Убедитесь, что внутри никого, – приказал Блэквуд.
Помощники шерифа бросились к ризнице, воздух в церкви стремительно накалялся, обжигал легкие.
Блэквуд с полицейским вытащили матушку на улицу; закинув руку пастора себе на плечи, Соломон повел его к выходу.
Супружескую чету устроили на обочине, подальше от полыхающего здания. Из церкви повалил черный дым. Соломон оттеснил Блэквуда в сторону и потребовал объяснений:
– Что, черт возьми, это было?
– Демон-поработитель. Вселился в женщину. Управлял ею, а заодно истерзанными душами тех, кто воздвиг церковь.
– Но зачем?
Блэквуд только пожал плечами, как будто ответ напрашивался сам собой:
– Такова его природа. Эти края насквозь пропитаны страданием, они и привлекли демона мести, несущего смерть, увечья и возмездие.
Один из нас точно спятил, промелькнуло в голове у Соломона. Вопрос – кто.
– Значит, демон – белая женщина?
– Таким он представился мне. Зло всегда является в знакомом обличье.
Соломон покосился на белых, перебравшихся поближе к объятому пламенем строению, и снова повернулся к Блэквуду:
