– Это не мой завуч, а кафедры туберкулеза.
– Не важно! Тебе сказали поставить, значит, поставь! Зинаида сорок лет на кафедре отработала, уж, наверное, не для того, чтобы ее опрокидывали всякие недопески вроде тебя!
Евгений вздохнул и заглянул в открытую дверь кухни. Варя уже разогрела голубцы и теперь раскладывала их по тарелкам. От голубцов пахло жареным мясом и чесноком, и у голодного Евгения засосало под ложечкой. Он сглотнул слюну.
– Не зарывайся, Женя, мой тебе совет! Не в твоем положении это делать. Завтра прямо с утра позвони Зинаиде, а хотя нет, она к тебе приходила, так и ты к ней зайди, лучше всего с цветочками, она такое любит, – Владимир Яковлевич сбавил тон, – в общем, извинись перед ней и поставь зачет или что ты там должен был поставить.
– Хорошо, я зайду и объясню, почему не принял…
– Ты дебил, что ли? Будто в армии не служил, ей-богу. Когда не выполняешь приказ, кому-то бывает интересно почему?
– Нет.
– Вот именно.
– Но приказы имеют право отдавать не все подряд, а вышестоящее начальство.
– Поспорь еще со мной. Ты вообще помнишь, кто ты такой и как попал на эту работу? Так вот, если вдруг у тебя возникли какие-то иллюзии, сообщаю, что ты никто и звать тебя никак и на должности сидишь только до тех пор, пока никого не огорчаешь. Ясно тебе? Завтра чтобы все исправил!
– А иначе что?
– А иначе все узнают, кто ты такой есть! Я за идиота неблагодарного впрягаться не собираюсь.
Евгений вздохнул. Наверное, глупо упорствовать, и Владимир Яковлевич в чем-то прав, и предмет его не профильный, но он совершенно не выносил, когда его припирали к стенке.
– Ну и пусть узнают, – буркнул он, – лучше так, чем всю жизнь бояться.
– Хорошо подумал? Смотри… Или ты думаешь, что я не стану?
– Владимир Яковлевич, давайте я поступлю как считаю нужным, и вы делайте как знаете. Всего хорошего.
От разговора аппетит пропал, Евгений вяло поковырял голубцы, чтобы не обижать Варю, вернулся к задаче, но так и не смог ее решить. Сидел над учебником, но мысли никак не складывались, только рука автоматически выводила на листе бумаги человечков и птиц. В свое время только помощь Владимира Яковлевича избавила Евгения от участи чернорабочего, и он должен быть за это благодарен, это правда. Но с другой стороны, на рабочем месте у него есть определенные обязательства, которые необходимо исполнять, в частности ему следует справедливо и объективно оценивать знания обучающихся. И уж простите, пожалуйста, но долг перед Родиной выше, чем долг перед Владимиром Яковлевичем.
Обстоятельства жизни заставили его отказаться от многого, почти от всего, и повернуть совершенно не туда, куда собирался, это да. Но чувство собственного достоинства он оставит при себе.
⁂
Коллеги поздравляли Яну с раскрытием, даже Мурзаева, как следует наоравшая на нее в субботу, в понедельник была необычайно добра. По секрету сказала, что Яна произвела хорошее впечатление на самого Макарова, и просила не огорчаться, что начальство не позволило возбудить дело о похищении ребенка, потому что закон законом, а лишний раз тыкать палкой в муравейник тоже не надо.
Яна, кстати сказать, не сильно-то и огорчилась. Ей казалось, что единственное справедливое и законное наказание в этой ситуации – надрать уши предприимчивому Коленьке, что, наверное, и было сделано. Или будет, когда ошалевшие от счастья родители немного придут в себя.
Хоть основная роль в обнаружении Коли принадлежала Юрию Ивановичу, Яна была собой довольна и целый рабочий день верила в себя, пока ее не вызвал Крутецкий и не отчитал за небрежно подшитое дело, которое «в руки взять противно».
– Вот уж не думал, что молодая девушка будет позволять себе подобное неряшество, – вздохнул он.
– А по существу дела претензии есть? – спросила Яна, холодея от собственной смелости.
Крутецкий расхохотался:
– Ой, господи! Один раз показались на глаза Макарову и думаете все, в дамках? Можно хамить непосредственному руководителю, если прокурор города вам разок улыбнулся? Ну так Федор Константинович и не таким, как вы, улыбался, а потом голову откусывал, поэтому играйте, да не заигрывайтесь, ради вашего же блага говорю. Дело она раскрыла, скажите пожалуйста! Десять дней возилась, когда там за два часа можно было установить местонахождение ребенка. Нечем вам пока гордиться, уважаемая Яна Михайловна, не доросли вы еще до того уровня, когда допустимо огрызаться в ответ на справедливые замечания.
Вернувшись к себе, Яна поняла, что хорошее настроение испарилось, как пузырьки из шампанского, она снова чувствовала себя никчемной дурой и была способна думать только об одном – насколько аккуратно она подшила то злополучное дело. Да, не идеально, потому что там была куча бумажек разного размера и формата, но она старалась, компоновала, подгоняла… Рука, может быть, еще не набита, и получился не образец канцелярской сноровки, но не неряшество точно. Зато по смыслу там документик к документику!
Надо работать, но какой смысл, если все равно выйдет плохо? Ведь прав Крутецкий, можно было сразу догадаться, где прячется Коля, достаточно было подробно и жестко потолковать с родителями, разведя их по разным помещениям, а она, дура, пожалела, постеснялась лезть к ним с бестактными расспросами и в результате обрекла их на лишнюю неделю страданий. Нормальный следователь сразу бы заметил, что муж старше жены, стало быть, брак у него как минимум второй, а дальше дело техники. Или дожал жену, и та призналась бы, что накануне исчезновения сына крепко с ним поссорилась. А она все прохлопала. Нашла ребенка, да уж, заслуга, особенно в свете того, что через два дня каникулы кончатся – он сам бы и вернулся…
Глаза защипало, и только Яна решила спокойно поплакать, как в дверь деликатно постучались и на пороге возник Юрий Иванович, выглядящий как-то необычно. Лишь приглядевшись, Яна поняла, что он совершенно трезв.
– Слышь, малая, поговорить надо, – произнес он кротко.
Яна указала ему на стул.
– Кексончик хочешь?
Поставив на колени старомодный портфель из кожзаменителя с круглым латунным замком, таким же, как был у Яны на школьном ранце, Юрий Иванович порылся в его глубинах и вытащил два помятых творожных кексика в целлофановом пакете.
Яна вдруг так захотела есть, что не отказалась.
Юрий Иванович извинился и рассказал, почему тогда накричал на нее, а Яна сидела как дура и не знала, что сказать. Почему только никто из коллег не предупредил ее, когда она начала с ним работать? И Максим Степанович, когда она наябедничала, просто обязан был объяснить, почему Юрий Иванович так остро отреагировал на упоминание Горькова!
– Простите, я не знала, – только и смогла она выдавить из себя.
– Господи, да я не в претензии, – отмахнулся Юрий Иванович, – моя проблема, не твоя. Я по другому поводу. Я так понял, ты изучала дело Горькова?
