Да уж, на румяной рожице рыцаря появились прыщики. Но я был против лёгких развлечений, пока мы шастали по Франции, штаб-квартире французской болезни. Здесь, на пуританском севере, чуть спокойнее, хотя…
– Спи, мечтатель. Завтра дашь эскудо местной, она приласкает и тебя, и семерых испанцев.
Представив бледные, немытые рожи дворовых баб, Ногтев возмущённо хрюкнул. Хрюканье моментально превратилось в храп. Я проверил засов на двери и тоже улёгся.
Трудный был день. Хорошо хоть он не стал последним.
Глава 12. Поубивал бы…
Антверпен мог стать ловушкой почище, чем зимний лес во время догонялок с испанцами. Дон Хуан Альфредо, изобразивший главу нашего отряда, сообщил караулу у городских ворот, что едет по поручению командующего терцией дона Паскуале к генералу Санчо д’Авила, если я правильно разобрал испанские слова. Заколотый мной полковник был личностью известной, вряд ли слухи о его кончине в заурядной кабацкой драке докатились до Антверпена, поэтому легенда представлялась мне надёжной, но лишь для короткой остановки, не более чем на сутки. Увиденное в городе подтолкнуло к мысли – лучше бы мы объехали его стороной.
Антверпен, главный порт испанских Нидерландов, давно находившийся под властью Мадрида, был захвачен взбунтовавшейся испанской солдатнёй и разграблен в ноябре прошлого года. Погромы, поджоги и прочие армейские развлечения длились неделю или две. Прошло свыше двух месяцев, а многое по-прежнему выглядело так, будто вояки бушевали ещё вчера.
– Хуан, ваши тоже резвились?
– Нет, сеньор де Бюсси, оттого и возникла размолвка между доном Паскуале и генералом. Санчо д’Авила держал планы в секрете до последнего и ввёл в Антверпен только свои четыре терции, – Альфредо по-французски говорил вполголоса, отряд в испанских плащах и с морионами на голове, болтавший на другом языке, непременно привлечёт внимание. – Наши все возмущались, но, быть может, это к лучшему. Господь уберёг нас от лишних грехов, оставил путь к спасению.
Он перекрестился. Мой новый наёмник, чистокровный грабитель с большой дороги, был чрезвычайно набожен, как и все испанцы из армии во Фландрии. Наверно, отрезав очередную голову, они возносили молитвы Всевышнему за упокой души новопреставленного. Часто же им приходилось молиться!
Антверпен, пересечённый каналами и рукавами реки Шельды с многочисленными переброшенными через них деревянными мостами, до сих пор хранил запах палёного. Чуть ли не каждый десятый дом хранил следы пожара, странно, что не выгорели целые кварталы. Многие, не тронутые огнём, зияли пустыми оконными провалами без стёкол. Несложно догадаться, что застеклить жилище просто некому. За время погромов испанцы перебили тысячи горожан. Множество просто сбежало, невзирая на приближающуюся зиму.
Вечер ещё только приближался, а большинство лавочек было уже закрыто. Подозреваю, они и не открывались днём. Единственная таверна «Вландерен», встреченная по пути и не запертая, охранялась двумя солдатами с пиками. Помнящий Россию лихих девяностых годов, я моментально догадался: вояки «крышуют» хозяев за долю от выручки, не позволяя разграбить заведение вчистую.
Мысленно попрощавшись с изрядной суммой в золоте, монополисты всегда дерут втридорога, а тут ещё «крыше» платить, я указал Альфредо на таверну.
Внутри заседали испанцы, пара напуганного вида иностранных негоциантов, видно – приплывших в Антверпен, не зная, что здесь творится, суетился полноватый потный хозяин в грубом кожаном фартуке, самолично обслуживая клиентов. Я обратил внимание, что выручку за выпитое и съеденное принимает офицер. В какой пропорции она делится между предпринимателем и военным, трудно сказать, явно хозяину перепадает ничтожная часть – не на что держать помощника.
Вдобавок он плохо понимал по-испански.
– Мясо должно быть прожарено, но не пересушено. И не жалей овощей с подливой, – подсказал я ему и был награждён изумлённым взглядом. Всё же мой правильный французский сильно отличается от вымученного, на котором говорят сопровождающие меня офицеры.
– Сеньор – француз? – шепнул толстяк одними губами.
Я кивнул и через некоторое время вышел в отхожее место на заднем дворике таверны. Там трактирщик меня перехватил, чтобы поведать горестную историю, как он с семьёй перебрался в Антверпен из Парижа, где боялся за свою гугенотскую жизнь. Но в последние годы и во Фландрии творится чёрте что…
– Вижу, вы благородный человек! Этого ничем не скроешь. И главный в этой компании, сразу заметно, что испанские негодяи вас только сопровождают. Поубивал бы их всех до единого…
– Они – добрые католики, как и я.
Экс-парижанин прикусил язык. Надежда найти у меня сочувствие несколько поубавилась.
– Я уважаю Святой Престол, сеньор. Мы одной веры, только несколько разных взглядов… Позвольте моей семье следовать с вами!
– И ваша вера позволяет вам отправить семью с незнакомцем, даже не спросив, куда я путь держу?
– Хуже, чем здесь, не может быть ничего! Испанцы ведут себя как нехристи, как проклятые дикари-язычники! Забирают последнее. Дочь на улицу носу казать не смеет, надругаться над молодой девушкой им ничего не стоит, просто звери! Я бы сам уехал, но таверна…
Мне надоели его заломанные руки и умоляющие взоры. Ты – мужик? Так сам отвечай за свою семью. И не перекладывай бремя заботы на другого.
– Ничем не могу помочь.
Я уже развернулся, чтоб вернуться к теплу и мясу с пивом, но невежа вцепился в мой рукав.
– Позвольте сказать, благородный сударь. Возьмите в услужение племянника, хотя бы за еду. Вы же путешествуете без слуги! Лошади у вас лишние.
Что верно – то верно. А каурый жеребец усопшего полковника весьма недурён.
– Ездить верхом, обслуживать господина умеет?
– А как же! Не пожалеете!
– Посмотрим. Не справится – брошу на первом же постоялом дворе. Без лошади и без денег.
Знал бы дядюшка того племянника средний срок жизни моих слуг со дня поступления на службу, так не настаивал бы. А может, ему всё равно – только бы сбыть лишний рот.
Новобранец, представленный пред наши очи по окончании трапезы, впечатления не произвёл. Впрочем, ничем не рискую. Если и кину пацана на произвол судьбы, то в сравнительно благополучных протестантских Провинциях.
– Меня зовут Жозеф, господа, – произнёс юноша тоненьким голоском. На вид ему исполнилось не более шестнадцати-семнадцати лет, в развитии отстал – голос звонкий, до периода ломающейся хрипотцы, фигурка тщедушная, кое-как остриженные волосы торчали из-под тёплого чёрного берета. Но, с другой стороны, опрятный, без привычной мне грубости сельчан, вот только выдержит ли все превратности похода? Он поклонился и добавил: – Изволите отдохнуть? Тогда я почищу ваших лошадей.
– Всех не надо. Матильду и твоего жеребца, Павел. Проводи рекрута, покажи ему коней. И проверь заодно, умеет ли с ними управляться. Если нет, пусть дома сидит.
