– Мы не нарушим тишину. Зажигай свечу, малец.
Мартин поднес пламя к фитилю, и свеча вспыхнула. Для удобства он разложил перед собой листы бумаги, затем опустил перо в чернильницу, осторожно постучав по нему пальцем, чтобы стряхнуть лишние капли, которые могли запятнать листы. Свеча призыва начала коптить, едкий шлейф выплывал в открытое окно. Абель Кобб отсел, прикрыв нос рукавом. По свече побежала струйка расплавленного воска.
Мартин закрыл глаза – важно было поддержать монаха в его слепоте – и заговорил.
– Меня зовут Мартин Данвуд, и я являюсь членом Общества Горящих Свечей. В соответствии с условиями Ковентрийского Ссоглашения, я обращаюсь к ордену Черного Железа с просьбой выйти на контакт.
Ответ пришел в то же мгновение. В сознании открылась лазейка, через которую Мартин с чудовищной скоростью выпал из собственной головы в темный туннель. Тело осталось далеко позади, но страх столкновения с землей оставался вполне реальным, и он осознал, что тянется руками, которых больше не было, чтобы ухватиться за край более несуществующей столешницы.
Ужас поглотил его. Неожиданно он поверил в то, что совершил ошибку, поклоняясь Сатане, что каждое обещание, данное Обществу, Церкви Погребенных и тысяче практикующих поклонение, являлось ложью. Все в итоге будут одурачены, всех поглотит бесконечная черная глотка, а его крохотная душа – не более чем крошка на великом пиршестве Пылающего Принца. Мартин хотел закричать, но от него не осталось ничего, что могло бы это сделать.
* * *
Вступая в орден Черного Железа, монахи дают обет темноты. Они – единственные из живущих на пограничной территории, кто пересекает границу Ада. После принятия обета головы монахов заключают в черные железные ящики до самой смерти. Они не испытывают потребности ни в пище, ни в воздухе. С ящиками на головах они способны войти в Ад, не подвергаясь его влиянию. Каждое пересечение границы – паломничество. Некоторые монахи идут в одиночестве, но чаще отправляются в Ад сцепленным шествием, а ведет их аборигенная тварь. Монахи Черного Железа – картографы Ада, и все их вылазки имеют научную цель.
Мартин ощутил стены железного ящика, сомкнувшегося вокруг головы. Он почуял вонь давно немытой кожи и набитого гниющими зубами рта. В сознании монаха он возник едва заметным призраком. Какое бы прозрение не снизошло на Мартина несколькими мгновениями ранее, он забыл его, ликуя от успеха. Ритуал свершился. Он попал в монастырь Черного Железа. Чего бы он ни отдал, чтобы монах снял железную клетку, – тогда Мартин увидел бы карты и схемы, которые, как он воображал, висят на стенах подобно иллюстрированным занавесям, а также стены из камня, вырытого из земли Ада, и свет, идущий не от солнца, а от пылающей в бессчетном количестве лиг от монастыря шкуры Сатаны.
Бессловесный толчок мысли влетел в Мартина – не столько приветствие, сколько признание присутствия, – и сбил его с толку. На мгновение он испытал тошноту. Сознание монаха дрогнуло, затем последовал второй толчок – смесь удивления и любопытства.
Ну, конечно! Монах ожидал мистера Бенсона. Мартин не смог удержать воспоминание о содеянном, и оно разлилось, вспыхнуло в мыслях монаха, словно горящее масло: лукавство за столом, отравленное бренди, члены Общества, угасающие в лужах собственной крови.
Мартин, преданный своей неопытностью, оробел. Не стоило делиться этим воспоминанием. А что, если монах прогонит его? Экспедиция будет обречена. Но древнее соглашение между Обществом Горящих Свечей и монастырем Черного Железа аннулировало любое совершенное преступление. Ритуал исполнялся должным образом, и у монаха не было иного выбора, кроме как соблюсти обязанности своей стороны.
Градусы широты и долготы клеймом отпечатались в мозгу Мартина. То были координаты места встречи в Темных Водах. Рука Мартина, освобожденная от сознательного контроля, нацарапала координаты на листе бумаги.
Затем пришел еще один толчок – это была просьба. Цена, положенная за сведения. На этот раз мысль явилась Мартину в виде слов, в виде предложения, построенного существом, забывшим, как работает язык.
Расскажи мне о солнечном свете.
Тоска в голосе монаха наполнила Мартина знакомой грустью: надеждой на тепло и болью кожи, ждущей нежного прикосновения. Потребностью заполнить дыру, которая становилась все больше. Мартин наполнил разум монаха картиной восхода над ячменным полем. Летнее утро. Воздух полнится щебетанием птиц и роем сверкающих пылинок. Девушка, завидев его, улыбается. И в мире нет ничего прекраснее этой боли.
* * *
Свеча призыва погасла, и комната погрузилась в темноту. Мартин тяжело опустился на стол, слабо цепляясь пальцами за дерево и сдерживая выступившие на глазах слезы. Абель Кобб взял его за плечи и заставил распрямиться.
– Всё в порядке, мистер Данвуд, вы снова с нами.
Мартин уставился на координаты, записанные на бумаге, затем поднял взгляд на Элис.
– У меня получилось, – сказал он. – У меня получилось.
Капитан Туссен открыл дверь и крикнул в коридор:
– Мистер Джонс! Пора.
* * *
Волны становились все беспокойнее. «Стол Мясника» и «Пуританин» покачивались на них. Тяжелые облака спрятали луну и звезды, корабли казались плавающими в темноте канделябрами.
Ящик вынесли на главную палубу. Мистер Джонс и группа матросов, словно средневековые воины, расположились вокруг, держа наготове крюки и ножи, а Ху Чао Сян и Рэндалл Мейджор наблюдали за всем на расстоянии. Мистер Ху и мистер Джонс много лет плавали с капитаном – вместе они пиратствовали под командованием Тегеля и умели обращаться с лотосами. Для остальных все было в новинку. Страх, подобно туче мух, жужжал и вился вокруг ящика.
Татуированный человек без рубашки толкнул крышку и отскочил, взмахнув перед собой крюком, будто хотел отогнать африканскую кошку, выскочившую из джунглей. Но ничего не вылезло из ящика, и остальные осторожно посмеялись над устроенным представлением. Реакция отрезвила матроса, он снова сделал шаг вперед, втиснул железяку в щель и использовал ее как рычаг. Проделал то же самое еще дважды, и ящик развалился. Лотос распластался по палубе, как мертвое растение. Сужающийся к низу ствол, собранный и сморщенный у основания, провис и напоминал плоть старика, а блестящий пучок языков посерел и завял. Заморосил мелкий дождь, и бусины капель, покрывшие лотос, отражали золотой свет фонарей.
– Умер, – сказал матрос, с надеждой оглядываясь на мистера Ху.
– Не умер, – ответил мистер Джонс. – Заткните уши, ребята.
Он вынул из кармана восковые пробки и воткнул их в уши. Все вокруг последовали его примеру. Глухой рев океана превратился в далекий свист. Легкий стук дождя по палубе стих, бегая холодком по коже. Когда всё закончили, мистер Джонс обратился к матросу, открывшему ящик.
– Придется выманивать. Давай, растолкай его.
Пробки не пропускали его слов, поэтому он изобразил их жестом.
