– Они будут пялиться на меня и думать: вон тот самый парень, который оставил приятелей умирать на горе.
– Ты жив, – резко сказала Тара и повернула его голову так, что ему пришлось посмотреть ей в глаза. – Ты жив, потому что ты уехал. У меня все еще есть муж, потому что ты уехал. Так что мне, в общем, без разницы, что там другие считают.
Она замолчала, глубоко вздохнула и отпустила его.
– И не все о тебе плохо думают. Иногда нужно доверять людям, Джереми. Иногда они такие, какими себя показывают.
Джереми кивнул, пристыженный. Он знал, что Тара права. Он месяцами скрывался дома. Нужно было положить этому конец.
Она коснулась его щеки и улыбнулась:
– Хорошо?
– Угу. Хорошо.
Тара поднялась и вернулась в ванную, а Джереми откинулся на кровать.
– Хорошо, – повторил он.
– К тому же, – довольно крикнула она, – не забывай о Тиме! Кто-то должен усмирить это чудовище!
Неожиданный охотничий жар прокатился по его телу. Он забыл о Тиме.
– Ах да, – сказал Джереми, садясь. Он стал смотреть, как она одевается – ее тело сияло от воды и света – и почувствовал, как внутри шевелится что-то вроде надежды.
Дом оказался больше, чем ожидал Джереми. Он стоял в престижном районе, где каждое жилище могло похвастаться как минимум двумя этажами и подвалом. Крыльцо исходило светом, как упавшая звезда, соседние дома были увешаны цветными рождественскими лампочками.
– Иисусе, – сказал Джереми, сворачивая на стоянку, уже полную машин. – Донни живет здесь?
Донни Уинн был заместителем директора школы: круглым, розоволицым человечком, который много потел и, казалось, всегда пребывал на грани нервного срыва. Джереми пару раз с ним пересекался, но впечатление от Уинна оставалось примерно такое же, как от мокрой тряпки.
– Его жена – физиотерапевт, – ответила Тара. – Она работает с «Каролина Пэнтерс» или кем-то вроде того. Поверь мне, деньги от нее.
Дом был набит битком. Джереми не узнавал никого. К стене в столовой придвинули стол и разложили его, превратив в буфетную стойку, уставленную разнообразными праздничными блюдами и сладостями. По краям стояли чаши алкогольного эгг-нога. Донни прислонился к стене неподалеку – одинокий, но улыбающийся. Его жена работала с толпой словно политик, направляя новоприбывших гостей к столу и обрушивая на их головы дубину гостеприимства.
Весь дом был увит гирляндами, в каждом дверном проеме висела омела. Проникновенный голос Энди Уильямса лился из затерявшихся в толчее колонок.
Джереми проталкивался сквозь человеческие жернова следом за Тарой, тянувшей его к столу. Через несколько секунд они вооружились выпивкой и были готовы к бою. Джереми прошептал Таре на ухо:
– Где Тим?
Она вытянула шею и огляделась, потом покачала головой:
– Не вижу его. Не беспокойся. Он нас отыщет!
– Ты хотела сказать, что он тебя отыщет, – ответил Джереми.
Тара улыбнулась и сжала его руку.
Он измерял время выпивкой, а потом потерял ему счет. Огоньки и звуки начинали смешиваться в карамельный туман, грозивший утопить. Джереми остановился посреди гостиной, люди и разговоры вращались вокруг него будто спицы свихнувшегося колеса обозрения. Тара была рядом: согнувшись от смеха едва ли не пополам, она стискивала одной рукой его плечо и разговаривала с сухопарой, покрытой толстым слоем косметики дамой, глаза которой, казалось, отражали свет, будто льдины.
– Он – зло! – Даме приходилось кричать, чтобы ее услышали. – Родителям стоило задушить его при рождении!
– Господи, – сказал Джереми, пытаясь припомнить, о чем именно они говорят.
– Боже мой, Джереми, ты не знаешь этого мальчишку, – отозвалась Тара. – У него такой… такой взгляд. Я серьезно! Совершенно мертвый.
Дама рьяно закивала.
– А вчера? Когда я просматривала их дневники? Я нашла рисунок с отрезанной головой!
– Что? Не может быть!
– И шея даже была нарисована с ломаными красными линиями, чтобы показать, что она точно отрезана. Чтобы я наверняка все поняла!
– Кто-то должен принять какие-то меры, – сказал Джереми. – А то мы когда-нибудь об этом маленьком монстре в газетах прочтем.
Тара покачала головой:
– Никто больше не хочет ничего знать. «Мальчишки есть мальчишки», правда?
Дама выгнула бровь:
– Людей просто обманывает внешность. Дети не должны рисовать отрезанные головы!
Тара рассмеялась:
– А взрослым можно?
– Никто не должен их рисовать, – ответила дама сурово.
– Прошу прощения, – сказал Джереми и отошел от них. Он почувствовал руку Тары на своем предплечье, но не остановился. Разговор выбил его из колеи.
Отрезанные головы. Какого хрена!
Джереми неуклюже рассекал толпу, используя свой вес, чтобы помочь убраться с его пути тем, кто слишком медлил. Он заметил, что проходит мимо хозяйки, которая улыбнулась ему и пожелала счастливого Рождества; ее взгляд соскользнул с него прежде, чем слова успели слететь с языка. На мгновение Джереми обозлился из-за такой легкомысленности – из-за всеобщих тщеславия и себялюбия, воплощением которых неожиданно стала для него вся эта вечеринка с ее изобилием и бессовестным запахом денег.
– Я еврей, – ответил он, ощутив трепет удовольствия, когда она резко обернулась, и продолжил пробираться сквозь толпу.
Джереми расположился у камина, возле которого в тот момент никого не было. Поставил стакан на каминную полку и повернулся к празднующим спиной, разглядывая аккуратно выстроенную там сцену в вертепе. Керамические статуэтки были старыми и облупившимися – семья явно владела ими уже долгое время. Он посмотрел мимо волхвов и пастухов, склонившихся в почтительном восторге, и увидел в центре композиции младенца Иисуса: розовое личико, рот – зияющий овал, один глаз откололся. Кожа Джереми покрылась мурашками, и он отвернулся.
И увидел Тима, идущего через толпу. Тим был худощавым, с редеющими волосами, и носил очки в посеребренной оправе. Джереми подумал, что выглядел тот словно нарисованный карикатуристом интеллектуал. Он не сводил с Тима взгляда, пока тот приближался.
За этим он сюда и пришел. Джереми почувствовал, как в его теле забурлила кровь – медленно, как река, ломающая ледяной покров. Он хоть немного, но начал чувствовать себя собой. Это пьянило так же, как алкоголь.
Тим протянул руку еще до того, как остановился, и Джереми пожал ее.
– Привет. Джереми, верно? Муж Тары?
– Да. Простите, а вы?..
– О, я Тим Дакетт, мы знакомились в прошлом году, ну, на той встрече учительского профсоюза?
