Ребятам разрешили выйти на улицу, и с этого момента они уже были свободны, как ветер. Некоторых немедленно от здания мясокомбината и сдуло. Самые примерные ждали Петра Брониславовича. Но не дождались и разошлись по домам.
А Петр Брониславович стоял с Галиной возле проходной. Галина Гавриловна улыбалась, слушая Петра Брониславовича, и тому казалось, что на ее белом халате тут и там расцветают яркие цветы.
Моментально Петр Брониславович и Галина договорились о свидании на вечер, чтобы разговор, начавшийся у проходной и завершившийся там же по причине продолжения рабочего дня Галины Гавриловны, мог возобновиться. К большому удовольствию и того и другой.
А Арина и Витя не спеша шли по тротуару и думали, как быть дальше.
– Ничего, – успокоила Арина начинающего сыщика. – Сегодня мы сделали важное дело. Воришку нам явно удалось подсадить на нашу приманку.
– Ну кто он? – спросил Витя. – Я, если честно, никого не выявил.
– Зато я видела. – Арина подняла палец кверху. – Но не скажу тебе пока все равно. Хорошо, что выхватить воришке телефон не удалось – суета такая была, что я бы не успела его за руку поймать… Так что теперь воровское лицо обязательно должно клюнуть на наш телефон. Остается только ждать, Витя. И не терять бдительности.
– Согласен.
Глава ХI
Любовь
Петр Брониславович с трепетом ожидал второго свидания, которое назначила ему Галина Гавриловна.
Тщательно принаряжаясь, Петр Брониславович пытался представить картины будущей встречи с прекрасным технологом. Воображение рисовало ему почему-то высокую гору, с которой, в морозном сиянии, они несутся с Галиной на лыжах, взявшись за руки. Петр Брониславович сам не мог понять, почему именно в таком виде рисуется ему будущее свидание, тем более что договорились они встретиться с Галиной Гавриловной в кафе «Музыкальная кошка», а не на горнолыжном курорте. Он попытался отвлечься и представить что-то более соответствующее правде жизни. На память пришли почему-то стихи Антона Мыльченко:
…Я твой клювик, как улыбку,
Вспоминаю в жизни зыбкой.
Петр Брониславович разозлился и попытался вспомнить стихи какого-нибудь более известного поэта, вспомнил почему-то «Сижу за решеткой в темнице сырой», в волнении перепутал галстуки и повязал старый, а не тот, что собирался, – новый и модный, купленный специально для этого свидания.
«Все, – решил Петр Брониславович, выходя из дома, – ну держись теперь, поэт Мыльченко, со своими стихами! Вот только попадись мне в руки на ближайшем уроке, я тебе устрою такую пробежку, такую спортивную спецпрограмму, что вся поэзия из головы выскочит! Выскочит, Мыльченко, так и знай! Останется одна проза. То есть нет! И прозы никакой не останется. А будут у тебя в голове только цифры и факты по всем школьным предметам. Ишь, поэт, сбивать меня с мыслей. Снегирек, снегирек…»
Самым обидным было то, что на протяжение всего свидания Петр Брониславович так и не смог сказать Галине Гавриловне всего того, что собирался. Детские стишки, от воспоминания которых Петр Брониславович так хотел избавиться, почему-то преследовали его. И чем больше Петр Брониславович старался о них не думать, тем активнее они всплывали в его памяти. Только начинал он развивать какую-либо мысль, как на ум приходил обязательно один из поэтических опусов Антоши.
И в моем дому мы будем
Проживать, как чудо-люди!
«Чудо-люди, чудо-юди… Ну что такое!» Вот что вертелось в голове у Петра Брониславовича, когда он попытался сделать Галине Гавриловне предложение выйти за него замуж. Поэтому предложение он так и не сделал, но поклялся себе немедленно найти окаянный сборник стихов, который он когда-то зачем-то прочитал, и разорвать его в клочки. То есть даже и клочков не оставить!
Провожая Галину Гавриловну домой, Петр Брониславович на чем свет ругал себя. Галина Гавриловна заподозрила неладное и спросила, не болен ли он. Петр Брониславович, чей цветущий организм не удалось подкосить еще ни одной болезни, был сбит с толку этим вопросом и пролепетал что-то невразумительное.
Галина Гавриловна же была очень удивлена тем, что весь вечер ее милый Петр бормотал вполголоса что-то стихотворное. И нет бы громко вслух он эти стихи читал, а, наоборот, – бормотнет что-то, потом опомнится, хлопнет себя по голове или по губам, замолчит, задумается. И через некоторое время по новой. Галина Гавриловна стихи любила, и, ей показалось, Петр Брониславович это почувствовал. Но от своей излишней робости прочитать их стеснялся.
«Ладно, – решила Галина Гавриловна, – разговорю я скромного Петю и на стихи, и на песни. Лишь бы он со мной остался».
В седьмом «В» все быстро привыкли к телефону Вити Рындина, который теперь практически у всех был под рукой. Сначала Витя никому не давал с него звонить – экономил деньги Арининого брата, но, посовещавшись с Ариной, изменил свою тактику. Пусть вор видит, что товар совсем близко, ходит по рукам, можно брать.
А между тем на педагогическом совете директор школы Михаил Афанасьевич сделал сообщение учителям, что в школе замечены частые случаи воровства денег и вещей. Директор просил учителей активизироваться и как можно бдительнее следить за своими учениками, пока дело не дошло до милиции.
Тогда же Петр Брониславович сообщил директору о том, что в его классе у девочки недавно пропал плеер. Директор взял это на заметку и обязал витающего в облаках физкультурника немедленно обо всех подобных случаях докладывать.
– Есть! – по-военному ответил учитель и решил тоже вплотную заняться поиском воришки. Хоть и не мог поверить, что такой имеется среди его милых ребятишек.
Но снова другие, более важные и конкретные дела отвлекли его…
На следующий день Петр Брониславович, которого продолжали терзать сомнения, как будет складываться дальше его личная жизнь, вышел на работу. На первом же уроке физкультуры в седьмом «В» он увидел Антона Мыльченко, вспомнил о своих планах относительно него и подозвал горе-поэта к себе. Петр Брониславович уже присмотрел для него отличное местечко на турнике, подогнал сразу погрустневшего Антошу к снаряду и заставил подтягиваться. Антон умел подтягиваться только один раз, что с большим трудом он Петру Брониславовичу и изобразил. Изобразил и повис, судорожно болтая ножками и извиваясь, как червяк на рыболовном крючке.
– Что, не можешь больше? – спросил Петр Брониславович. – Не разжимай руки! Пытайся.
– Не могу! – жалобно простонал Антоша.
– А что ты можешь? – попробовал грозно спросить Петр Брониславович, но в это время пальчики Антоши разжались, и он, весь красный и взмокший, упал на пол.
Речь у Петра Брониславовича была уже подготовлена, но Мыльченко выглядел таким замученным и несчастным, что Петр Брониславович заволновался, вспомнив про то, что у Антоши есть «враги его мозгов».
Петр Брониславович присел возле него.
– Антоша, – спросил он тревожным голосом, – у тебя все нормально? Как ты себя чувствуешь? Тебя никто не обижает?
