— Тигренок! — позвала она.
Музыка оборвалась, и Шу еле подавила разочарованный вздох — нежные объятия мелодии исчезли, заставив кожу покрыться мурашками холода. Тигренок медленно поднял невидящие глаза. Музыка продолжала звучать в синей глубине, полной золотых искр, и хотелось нырнуть туда, утонуть в прекрасных чарах.
«Потомки Золотых драконов не поют в неволе», — некстати вспомнился трактат «Перворожденные: дар крови». Артефакт-ошейник в руке показался ядовитым скорпионом.
Послав наваждения к ширхабу и сжав зубы, чтобы не ляпнуть глупость, Шу преодолела последний шаг и сорвала с шера старый ошейник. Дешевый металл рассыпался, повинуясь стихиям, а сам Тигренок…
«Свобода!» — вспыхнуло его счастье, обожгло, ослепило.
Шу не успела подумать, что же делает, как приказала:
— Сидеть!
Обездвижила Тигренка, не обращая внимания его разочарование и обиду, надела новый ошейник и… оказалась за порогом собственных покоев, тяжело дыша и смаргивая непонятно как попавший в глаза песок.
«Это для твоего же блага, — вертелось на языке. — Ты должен доверять мне. Всегда. Во всем. Ты под моей ответственностью и под моей защитой. Ты не натворишь глупостей и с тобой никогда не случится того же, что с Мануэлем… и с Даймом… на этот раз я проконтролирую все сама. Только сама. Никаких глупостей! Ни за что! Ты не умрешь у позорного столба, ты не променяешь меня на темного шера. Я просто не дам тебе шанса на ошибку. Ради твоего же счастья!»
Но вместо того, чтобы вернуться и сказать это все Тигренку, Шу выпрямилась, сжала губы и твердым шагом направилась к Малой столовой. Пора заняться делом, тем более такой удобный случай: Альгредо обедает с королем.
Как Шу ни старалась сосредоточиться на застольных разговорах, какая-то заноза не давала ей сидеть спокойно. Даже Кай, сегодня на удивление серьезный и уверенный в себе, поинтересовался, все ли у сестры в порядке.
— Мое платье к Осеннему балу до сих пор не готово, — надув губы, пожаловалась Шу.
Брат лишь пожал плечами: не хочешь говорить, не надо. А присутствующие на обеде рыцари короля с удовольствием переключились на обсуждение главного события осени, недели Большой Охоты.
Вставить несколько намеков на нечто необыкновенное и загадочное, связанное с подарком одной из фрейлин, и пробудить любопытство придворных не представило никакого труда. Сегодня же по Суарду расползется слух о новом чудачестве принцессы, достигнет ушей девицы Ландеха — и завтра благодарная публика скушает увлекательную историю. Единственное, неудобно по такому случаю сажать Тигренка за рояль, надо что-то другое…
«Вот оно! — обрадовалась Шу. — Такие мозоли на подушечках пальцев бывают, только если играть на чем-то струнном. Значит, он обрадуется, если я принесу ему гитару! И, может быть, ему будет не так обидно из-за ошейника…»
Эта мысль так увлекла Шуалейду, что тихий голос разума, напоминающий, что вообще-то ошейник — это замена смертному приговору, и обижаться светлому шеру не на что, совершенно потерялся. Просто ей хотелось, чтобы Тигренку было хорошо. Вот хотелось, и все! Он так светло улыбается, и… да плевать, что он что-то там натворил! Наверняка на его счету меньше невинных жизней, чем на ее, так что не ей его осуждать.
Зато ей — за ним присматривать, так что все правильно.
Шуалейда едва дождалась окончания обеда, распрощалась с братом и придворными, напустив на себя самый таинственный вид, и помчалась в сад. Свистнула Муаре, взлетела ей на спину и шепнула:
— В город, моя красавица.
Знакомая тропинка вывела прямо к цели. Улица Трубадуров одним концом упиралась в Королевский парк, а другим в площадь Единорога. Несмотря на то и дело сыплющийся с неба мелкий дождик, под вековыми ясенями на опушке толпились менестрели, поэты и любители «вольного» искусства. Казалось, солнце иногда пробивается сквозь тучи и плотные кроны, касается золотыми лучами то флейтиста, то вдохновенно вещающего барда.
«Сделать бы для них беседки, раз уж Королевского Театра на всех не хватает», — подумала Шу и представила, как в ежедневнике Бален появляется строчка ее рукой: «Беседки для музыкантов на опушке, семь штук, за мой счет». Дальше Баль сама разберется, кому и что поручить, у нее отлично получается все организовывать.
Лавка лучшего в Суарде мастера-струнника выходила одной стороной на улицу Трубадуров, а другой на площадь Единорога. Двухэтажный особняк белого камня даже в дождь казался облитым солнцем: когда-то Клайво были шерами искусства, и на стенах их родового гнезда до сих пор оставались отблески древнего дара. Увы, последний из Клайво был лишь условным шером и не имел детей. Даже лавку свою он, по слухам, собирался оставить ученику.
На бессмысленные сожаления об упадке магии у Шуалейды не было времени. Велев Муаре ждать неподалеку и никого не пугать, она сменила пелену невидимости на личину одной из виденных по дороге менестрелек и толкнула дверь, украшенную бронзовыми завитушками. Дверь проскрипела первые ноты старой, как сам Суард, песенки про веселую вдову.
— Вернулся, негодник? — раздался из сумрачной глубины лавки радостно-ворчливый голос. — Хоть бы предупре… э… Светлого вам дня, бие.
Высокий и красивый, несмотря на почтенный для условного шера возраст, мужчина вышел ей навстречу из-за прилавка.
— И вам, светлый шер, — поздоровалась Шуалейда.
— А его нет дома, почтенная.
— Кого? — не сразу поняла Шу, что маэстро говорит об ученике. — А! Я к вам. Мне нужна самая лучшая гитара.
Пока маэстро, скептически склонив голову на бок, оглядывал скромно одетую покупательницу, Шу принюхивалась и оглядывалась. В этой лавке пахло магией, с недавних пор очень знакомой магией! Янтарные блики то и дело мелькали то на одном инструменте, то на другом… сам Клайво тоже слегка светился, совсем чуть — условная категория. Отчего же кажется, что где-то поблизости должен быть намного более сильный шер?.. Ощущение готовой вот-вот сложиться головоломки уже покалывало кожу, когда ее прервал Клайво:
— Думаю, эта вам подойдет. — Он вынул из застекленной витрины изящную гитару темно-медового цвета с почти черным грифом. — Десять империалов.
Так и не пойманная догадка ускользнула, а Шу досадливо встряхнула головой: что за ерунда, кругом Тигренок мерещится! Ведешь себя как влюбленная дурочка! Займись-ка делом.
Шу взяла гитару, попутно отметив, что мозоли на левой руке маэстро очень похожи на те, что у Тигренка. Да и сами руки похожи: тонкое запястье, длинные сухие пальцы. Только вот у Тигренка кожа нежная… Ширхаб, да что с тобой, опомнись!
— Нет. — Она отдала инструмент обратно.
— Вам недостаточно хороша моя гитара? Или думаете, десять золотых это много? — И так не особо довольный ее визитом Клайво начал злиться. — Так пойдите к Валенсису! Он вам продаст расписные дрова по сходной цене.
— Маэстро, эта гитара хороша, но мне нужна самая лучшая.
