Раскрыв сознание, Дайм вернулся в день первой встречи Люкреса и Шуалейды. Ровно с того момента, как он сам явился на порог Народного зала с телом Саламандры на руках и упырем на привязи. Конечно, показывать все как есть было страшно — ведь он нарушил все, что только можно было нарушить. Но с другой стороны, сейчас врать и юлить было еще опаснее. Так что пусть смотрят. Все равно большую часть они уже знают из отчетов Герашана, Альгредо и пары-тройки собственных шпионов, в наличии которых Дайм никогда не сомневался.
Из воспоминаний, закончившихся потерей сознания на эшафоте, Дайм вынырнул мокрым и дрожащим. Вроде бы ему удалось показать лишь действия и эмоции, без логических построений и сформулированных словами намерений. Но и этого было достаточно для десятка казней. Так что бояться уж точно поздно. Зато есть некоторый шанс, что император по достоинству оценил сумасшествие Люкреса и не позволит ему жениться на Шуалейде. Хотя бы ради блага империи и здоровья самого Люкреса.
— М-да… — протянул император, вытирая лоб салфеткой. — Сдается мне, ты недооценил талантов не только шеры Лью, Жерар. Этот темный шер… Как ты мог такое пропустить?
— Ты меня обижаешь, Эли. Разумеется, о темном шере Бастерхази я знаю. Иначе ни за что не направил бы его в Валанту. Совместимость дара — сто процентов, Эли. Если брать расчет на троих.
— И ты, тыквенная твоя голова, умудрился упустить такой шанс? Дамиен!
Дайм лишь отвел взгляд. Оправдываться бессмысленно. Он доверился темному шеру. Сыграл, поставив на кон собственную жизнь — и проиграл. Даже не столько проклятому маньяку Люкресу, сколько судьбе.
— Не ругай мальчика, Эли. Он сделал максимум возможного и даже чуть больше. Если бы твой младший сын не был таким…
— Не смей произносить этого вслух, Жерар. Люка — мой сын.
— Можно и не вслух, — пожал плечами Светлейший. — Факты говорят сами за себя. Люка совершенно потерял разум. О том, что на благо империи ему плевать, я вообще молчу.
— Вот и молчи. А ты, Дамиен…
— Я приму любое решение вашего всемогущества. Прошу только, не позвольте Люкресу жениться на Шуалейде. Для него это станет катастрофой.
— Примешь, куда ж ты денешься. Мальчишка! Дурной, безмозглый мальчишка! Как ты только посмел проворачивать свои делишки втайне от меня?!
— Ну а что ты хотел, Элиас? Мальчик опасался твоего гнева. Ты же его не послушал, когда он пришел и попросил. Не ты ли твердил о дружбе и братской любви? Вот любуйся теперь на результат.
— Да, твердил и буду твердить! Братья должны любить и поддерживать друг друга! Вместо того чтобы интриговать, ты должен был рассказать все мне, Дамиен.
— Он бы и рассказал, Эли, но ты не желал слушать. Ты и меня не слушал. Я тебе говорил, что это дурная идея, женить Люкреса на младшей Суардис? Говорил. Я тебе говорил, что давно пора снять с мальчика печать? Говорил.
— Да как ты разговариваешь с императором! Ты!..
— Это ты вконец отвык слушать правду. Всемогущий император, повелитель вселенной, падите все ниц и вознесите хвалу! Эли, ты перечитал газет и переслушал лести. Вот скажи мне, что ты со мной сделаешь, а? Казнишь за неуважение? Отправишь в отставку? Сошлешь в Хмирну? Так я хоть сейчас, Ци Вей давно зовет, а мне все некогда.
— Ты… какой пример ты подаешь мальчишке, Жерар!
— Нормальный пример. Ты и так его запугал до полной потери доверия. Если тебе нужен был еще один бессловесный голем, не стоило морочить мне голову с его обучением. Вот только кому ты в таком случае собираешься оставлять трон? Люкресу?
— Ты давно уже должен был мне сказать, что Люкрес неадекватен!
— Я-то сказал, но ты предпочитаешь слушать восхваления, а не правду. Вот и любуйся, к чему это привело. Послушал бы мальчика сразу, приструнил бы своего младшего — и было бы у нас сейчас три шера-зеро в единении. Три, Элиас, три! Ты вообще понимаешь, что все это значит?
Император не ответил. Он хмуро затянулся кальяном, откинувшись на подушки. Возможно, он понимал, о чем ему говорит Светлейший. А вот Дайм — не очень. То есть, конечно, три шера-зеро это в любом случае благо для империи, особенно когда в каждом поколении истинных шеров все меньше, а карумиты наглеют и усиливают флот. Но Светлейший-то явно имел в виду что-то другое! Понять бы еще, что именно.
— Значит так, Элиас. Хоть ты и властелин мира, но продолжать в том же духе мы не можем.
— И что ты предлагаешь, Жерар? — так же хмуро отозвался император.
— Для начала — снять с Дамиена печать.
— Ну хоть не отменить клятву Шуалейды.
Тут оба так глянули на Дайма, что ему очень захотелось провалиться сквозь землю. Он, только он виноват в том, что Шуалейде придется выйти за Люкреса по первому же его слову. Иначе она потеряет дар, а с ним — и жизнь.
— Я бы рад, но девочка сама выбрала свою судьбу. Мы с тобой, Эли, тут мало что можем изменить. Разве что ты порекомендуешь Люкресу воздержаться от этого брака.
— Сам говорил, надо смотреть правде в глаза. Правда же в том, что приказать ему я не могу, он совершеннолетний шер третьей категории. А мою рекомендацию в данном случае он обойдет, и мне придется принимать меры.
— Вот и прими. Сегодня же, — неожиданно резко сказал Светлейший. — Люкрес покушался на Дамиена и на шера Майнера. По закону это смертная казнь.
— Он — мой сын, Жерар. Я не собираюсь убивать своих сыновей!
— Предпочитаешь подождать, пока они поубивают друг друга сами. Будь спокоен, скоро кому-то из них это удастся.
— Нет. Я не желаю, чтобы мои сыновья убивали друг друга. Пусть учатся решать дело миром. Жерар, ты сейчас же снимешь печать с Дамиена. Но ты, Дамиен, поклянешься никогда не убивать своих братьев ни своими, ни чужими руками.
— Даже если это будет стоить жизни мне самому? — все же переспросил Дайм.
— Нет. Если выбор будет между твоей жизнью и жизнью кого-то из братьев, поступай, как велит совесть. Во всех остальных случаях — изворачивайся как хочешь, но вреда здоровью братьев не причиняй.
— Как скажете, отец, — согласился Дайм с легким сердцем.
Главное, что он наконец-то избавится от печати, станет нормальным полноценным мужчиной, ему не придется звать на помощь Алого Дракона или Бастерхази, чтобы заняться любовью с Шуалейдой. Он перестанет зависеть от любого императорского каприза, ему больше не нужно будет лгать самому себе, глушить эмоции, вечно притворяться и лавировать. Вся его жизнь изменится! Самая заветная мечта сбудется!
Спасибо вам, Двуединые, наконец-то вы подарили мне свободу!..
— Ну, что там с печатью, Жерар? Ты же сам говорил, что снять ее — дело одной секунды.
— Что-то крайне странное. — В тоне Светлейшего слышалось удивление пополам с нездоровым научным интересом. — Посмотри сам. Она не снимается, потому что ее нет!
