Моя девочка, наверное, спала, уткнувшись носом в подушку. А может, Ксюша не спала вовсе, чувствуя, что что-то происходит; и тогда кто-то из братьев Романа по его наставлению дал ей айпад, чтобы отвлечь от того, что всего в нескольких метрах в ночной кухонной обстановке распинают ее родную маму, по которой она так скучает. Атмосфера была настолько густой и едкой, настолько токсичной и пыточной, что хотелось моментально сойти с ума.
– Когда женщина становится матерью, – поучала меня Лариса, – она перестает думать обо всем остальном. Об учебе, о карьере, об утехах с друзьями. А ты! Мало того что пошла учиться, так еще и приставала к мужу с глупостями!
Я сидела, опустив глаза. В голове крутились остатки здравомыслия. Лучше не отвечать, это нанесет еще больший вред.
– Ведь можно было пойти к врачу, попросить у доктора… – Лариса выдержала паузу, я чувствовала, как она сверлит меня взглядом, явно готовясь произнести какое-то важное слово, – таблетки «Антисекс»! Чтобы не морочить мужу голову своими желаниями.
Рома, залив кипятком чайный пакетик, обернулся и с одобрением посмотрел на мать.
– Да ладно, ей просто нужны деньги, – сказал Рома с тем спокойствием, с которым психопаты обычно расчленяют жертву. Он положил в чай две ложки сахара. Помешал. И, отпив из чашки, продолжил: – Сколько тебе надо, чтобы ты отстала? Поезжай вон на Бали к своим наркоманам и оставь нас в покое. Я буду присылать тебе по 500 долларов в месяц. Устраивает такой расклад?
Слова человека, с которым я прожила четыре года, произвели нужный эффект. Оглушив, они выдернули меня откуда-то и заставили посмотреть ему в глаза. Глядя на бывшего мужа, я понимала, что, предлагая мне выкуп за ребенка, он совершенно не шутит… В его голосе были уже до боли знакомые интонации, которые я раньше принимала за заботу и любовь. Если бы не ухмылка и отстраненный вид Ромы, то я могла бы решить, что уже сошла с ума или что этот разговор на кухне на улице Ворошилова – просто сон, фантасмагория.
Лариса, однако, полностью проигнорировала слова своего сына. От нее пахло затхлостью и осуждением. Как ни пыталась я удержать взгляд на свекрови, но не могла – меня начинало тошнить. Тем временем Лариса демонстрировала лишь желание продолжить свои внушения. Казалось, она давно ждала этого часа, чтобы выговориться. Теперь-то ей уже никто так просто не заткнет рот, никто не пошлет куда подальше… Вспомнился наш первый с Ромой визит в эту же квартиру к его родителям на Новый год. Много лет назад.
Пока монотонный голос свекрови несколько часов кряду перечислял причины, согласно которым можно было прийти к единственному выводу, что я – ужасный человек, не заслуживающий ни малейшего снисхождения, в моем подсознании всплывали образы Виктора Франкла и Александра Солженицына. Не в силах остановить безумие, я думала о тех, кто попадал в еще более несправедливые ситуации. Их лица одно за другим вставали передо мной, и мы молча терпели эту пытку вместе.
То и дело спекулируя «репликами» моего отца или бабушки, свекровь отчитывала меня за то, что я не делала ребенку прививки; не поставила Ксюшу на учет в ПНД; что не прекратила грудное вскармливание, как она мне советовала, в шесть месяцев; что Ксюша ходила в разноцветных носках. Меня обвиняли в том, что я предлагала Роме сходить к сексологу, в том, что Рома оставил престижную работу.
Также я была виновата в болезни своего брата, в смерти своей мамы, в том, что была из «не той» семьи и что была «другой», не такой, как она.
Лариса не думала останавливать свои тирады, несмотря на два часа ночи. В какой-то момент даже Рома устал слушать ее и вышел. Мы остались с ней на кухне вдвоем. Я вспомнила об одном приеме из книги «Психологическое айкидо» и попробовала соглашаться со всем, что она говорит, чтобы дать свекрови возможность почувствовать себя значимой и услышанной. Лариса всю жизнь была лишена этой возможности, сыновья грубили ей, а муж терпел ее рядом только из чувства долга. И у этой глубоко несчастной и неудовлетворенной жизнью женщины в заложниках оказалось мое дитя! Одного этого было достаточно, чтобы я согласилась с обвинениями во всех смертных грехах, да что там! Я готова была взять на себя еще столько же, только бы они позволили мне наконец-то увидеть мою дочь.
…Около четырех часов утра, перед тем как покинуть их дом, я не менее десяти раз обратилась к Ларисе с просьбой дать мне на следующий день повидаться с Ксюшей. И если Рома мою просьбу стабильно игнорировал, то Ларисина реакция была неоднозначна. Уже на пороге, произнеся свою просьбу в очередной раз, я вымолила у Ларисы вербальное согласие на нашу встречу с Ксюшей. Отведя глаза, свекровь процедила сквозь зубы:
– Посмотрим.
Возвращаясь домой пешком, я брела по пустому заснеженному городу. Внутри больше не было «Я», оно было раздавлено и измельчено, как лук. За несколько мучительных часов с меня сняли кожу, обрили, отварили и затем пропустили через мясорубку. Я чувствовала себя тем самым ничтожеством. Словно под гипнотическим сеансом, я продолжала влачить на себе вину, стыд и униженность. Продолжала быть ничтожной матерью, заслужившей наказания. Чувство потери себя раскололо меня, потому что, как ни старалась в ту ночь (или уже утро?), возвращаясь домой, я никак не могла нащупать то, что всегда было внутри. Никакой опоры, никаких ориентиров. Я не чувствовала своей души там, где она всегда была до этого дня…
По пустым дорогам, в морозном бреду я пробиралась в сторону своего дома, наступая на чистый, только что выпавший снег, который еще не успели подавить утренние автомобили.
Внутри не было ни капли силы на восстание или бунт против этой несправедливости. Как Ларисе удалось всего за несколько часов сломить мое материнское и человеческое достоинство? Внушить мне чувство вины и стыда? Это было совершенно непонятно. Зато стало ясно, как случилось то, что произошло с судьей Ивановой, с моей бабушкой и с другими людьми… Все они, так же как и я, оказались непривитыми от этой токсичной заразы. И сломились под ее напором, не сумев оказать Ларисе и малейшего сопротивления.
…Я открыла глаза, когда Эби лизала мое лицо. Боль тут же вернулась, и я четко осознала, что произошедшее вчера ночью не было сном. Слабым огнем вспыхнула надежда на сегодняшнюю встречу с Ксюшей. Интересно, мои вчерашние подарки ей уже показали или никогда не передадут? Пришлось быстро бежать на прогулку с Эби, затем в магазин за шоколадным яйцом, которое так нравилось Ксюше… Через полчаса я стояла возле того же самого дома по улице Ворошилова.
Позвонила в домофон. Гудки. Снова и снова. Время застыло. Законы физики перестали работать. Солнце стремительно остывало. Домофон не отвечал. Дождавшись, пока входную дверь открыли соседи, я поднялась на седьмой этаж и позвонила в дверь. Но дверь мне никто так и не открыл.
Глава 4
Сотни раз прокручивая ту встречу с Ксюшей в темноте узкой заснеженной улицы, я уже не могла понять, была ли она реальностью или миражом? Видела ли я лицо своей дочери? Видела ли она меня? Ощущение тактильной связи между нами еще тлело на кончиках пальцев. Ощущение съежившегося детского испуга – словно замерший осколок в сердце. Я представляла его темным камнем внутри ее маленького тельца, который, попав туда однажды, сделал ее молчаливой и отстраненной. Я бы могла достать его древним криком матери, могла бы выдуть его с помощью теплых и мокрых от слез поцелуев, но в тот момент, когда мы были так близко, я не могла сделать ничего, чтобы не испугать мою девочку. Теперь, думая о схватке с Ромой и о проявленной деликатности, мне было тошно от собственной терпимости.
