Начатые мной под руководством Дерпфельда раскопки на Корфу имели весьма важные результаты для археологии, доказавши крайне древний возраст самого раннего дорического искусства. Уже найденное рельефное изображение Горгоны подало повод к многочисленным гипотезам, правдоподобным и неправдоподобным, к сожалению, связанным с излишней полемикой. По-видимому, здесь наметилась та нить между Азией и Европой, которую я искал. Я регулярно посылал доклады в Археологическое общество, привлек к сотрудничеству также и известного профессора Каро из Афин и был занят приготовлениями к докладам, которые должны были быть прочитаны перед обществом зимой 1914–1915 гг. Предполагалось в связи с этими докладами открыть широкую дискуссию по многим спорным вопросам, в разрешении которых sine ira et studio я надеялся быть полезным.
Я имел удовольствие почти регулярно быть посещаемым в Корфу английскими и американскими археологами, бывшими учениками Дерпфельда, принимавшими горячее участие в освещении часто возникавших сложных проблем. Они работали в Малой Азии, и для меня было крайне интересно слышать, какое важное значение они на основании своих изысканий придавали влиянию Азии на происхождение раннего эллинского искусства, находя следы Востока в раскопках на Корфу. В 1914 г. профессор Дун из Гейдельберга посетил место раскопок на Корфу и после подробного изучения согласился с выводами Дерпфельда и моими. О результатах моих раскопок на острове Корфу я выскажусь подробнее в особом произведении…
Таковы были весной 1914 г. занятия германского кайзера, который, кровожадно думая о грабеже и завоеваниях, якобы начал мировую войну. Пока я в Корфу занимался раскопками и спорил о Горгонах, дорических колоннах и Гомере, на Кавказе и в России уже начали мобилизацию против нас. Еще в начале года царь на вопрос о том, куда он намерен в этом году поехать, ответил: «Je resterai chez moi cette annee, parce que nous aurons la guerre!» [«Я останусь в этом году дома, потому что у нас будет война»].
* * *
О моем отношении к церкви много писалось и говорилось. Еще будучи принцем, когда я учился в Бонне, я имел случай наблюдать вредные последствия так называемой культурной борьбы в ее последней стадии. Религиозная пропасть действовала так разъединяюще, что, например, на одной охоте я был прямо бойкотирован рейнско-вестфальским ультрамонтанским высшим дворянством. Уже тогда я в национальных интересах решил действовать в том направлении, чтобы создать modus vivendi, который должен был сделать возможным мирное сожительство обоих вероисповеданий. Культурная борьба как таковая окончилась еще до моего восшествия на престол.
Я всегда терпеливо и заботливо стремился сохранить хорошие отношения с епископатом и с отдельными князьями церкви. В особенно хороших отношениях я был с кардиналом Коппом, архиепископом Симаром, д-ром Шульте, епископом Бертрамом, епископом Тилем и last not least с архиепископом Фаульгабером и кардиналом фон Гартманом. Все они – люди, высоко возвышающиеся над средним уровнем, краса германского епископата, патриотизм которых по отношению к кайзеру и государству выявился в полной мере во время войны. Именно это последнее обстоятельство свидетельствует о том, что мне удалось снова рассеять туман «культурной борьбы» и, следуя принципу «Suum cuique», сделать возможным и для подданных-католиков разделять чувство любви к своему государству. Особенно тесно я был всю жизнь связан с епископом Бреславльским, кардиналом Коппом. Он всегда лояльно служил мне; мое отношение к нему было преисполнено доверия. Для меня было очень ценно его посредничество между мной и Ватиканом, где он пользовался большим уважением, несмотря на то, что он всецело отстаивал при этом германскую точку зрения. Обществу мало известно о дружески доверчивых отношениях, существовавших между папой Львом XIII и мной. Какой-то близкий к папе прелат впоследствии рассказывал мне, что уже при первом моем посещении я завоевал доверие папы абсолютной откровенностью, с которой я подошел к нему и с которой, между прочим, сказал ему такие вещи, какие обычно от него охотно утаивались.
Приемы у папы были обставлены необычайно пышно. Папская гвардия в блестящих мундирах, служители, камергеры и многочисленные духовные сановники в большом числе – все это отражало в миниатюре подлинную картину мощи Римско-католической церкви. Пройдя через дворы, покои и залы, где выстроились все эти люди, я, наконец, очутился в небольшом, с одним окном, рабочем кабинете папы. Почтенный старик со своей благородной седой головой и тонким лицом, большие умные глаза которого насквозь пронизывали посетителя, произвел на меня сильное впечатление. Мы обсудили много стоявших на очереди вопросов. Я сердечно радовался тому, что папа с признательностью и благодарностью отметил благоприятное положение католической церкви и ее приверженцев в Германии, присоединивши к этому свои заверения в том, что и он со своей стороны постарается, чтобы немецкие католики не отставали от других немцев в любви к отечеству и преданности ему.
Папа Лев XIII, где только мог, оказывал мне всяческие любезности. Так, например, при одном из моих посещений Рима он выделил мою свиту и моих служителей, удостоивши их особой аудиенции. На освящение выстроенного мной портала Мецского кафедрального собора он послал в качестве папского легата епископа Коппа и выказал мне особое внимание, давши знать о назначении в ознаменование этого дня архиепископа Фишера (Кельн) кардиналом.
К 25-летнему юбилею папы (1903) я передал мои поздравления Льву XIII через особую миссию, во главе которой находился генерал-адъютант барон фон Лоэ, в продолжение многих лет стоявший близко к папе.
Вскоре после этого, за несколько месяцев до смерти папы, я нанес ему мой третий и последний по счету визит. Несмотря на свою сильную слабость, 93-летний старик пошел ко мне навстречу, протягивая обе руки. По поводу этого визита, отличавшегося большой сердечностью с обеих сторон, я тогда же сделал себе заметки, недавно снова попавшие мне в руки.
Папа, между прочим, сказал мне тогда, что он вполне признает и одобряет принципы, которыми я руководствуюсь в управлении страной. Он с интересом следил, прибавил он, за моим управлением и с радостью убедился в том, что я построил свое царствование на твердой христианской основе. Мое управление зиждется на таких высоких религиозных принципах, что он не может сделать ничего иного, как призвать благословение неба на меня, на династию и на германское государство, посылая свое апостольское благословение. Крайне интересными показались мне при этом слова папы о том, что Германия должна стать мечом католической церкви. Я возразил, что Священной Римской империи немецкой нации уже больше не существует и что условия изменились. Но он остался при своем. Папа далее заявил, что должен снова высказать мне горячую благодарность за то, что я неустанно пекусь также и о благе моих католических подданных. Он-де так много слыхал об этом с разных сторон, что считает необходимым сказать мне лично, как благодарны мне за это попечение и он, и германские католики. Он может меня заверить, что мои католические подданные и в хорошие, и в плохие минуты всегда останутся всецело преданными мне. «Ils resteront absolument et infailliblement fideles» [«Они останутся абсолютно и непоколебимо верными»], – буквально сказал папа.
