Это был странный спор, поскольку мы всё это время молчали. Мы просто толкали одеяло туда-сюда. Но я знал, как победить в такого рода войне. У волшебников есть свои преимущества. «Шибал», — произнёс я, погрузив её в сон. Затем я тщательно завернул её в одеяло, и отступил в другой конец помещения, улёгшись там.
Спать даже на слегка прохладном пляже в грозу — дело нелёгкое, особенно если на тебе надета половина платья. Поскольку мы пока не встретили ничего опасного, я решил рискнуть, использовав немного магии для собственного комфорта. Я создал завесу, чтобы укрыться от комаров после окончания бури, а потом заключил себя в сферу из тёплого воздуха.
Создававшее её заклинание не протянуло бы всю ночь, но на первые несколько часов его хватило. В прошлом я им уже пользовался. Позже проснувшись от холода, я его просто заново наложу, и засну опять. Я закрыл глаза, и попытался вздремнуть, но затем начал волноваться о всей используемой мною магии. Если ощущавшие эйсар хищники, встреченные нами в Ланкастере, присутствовали и здесь, то они могли объявиться ночью.
Поэтому я вздохнул, встал, и вышел наружу. Я начертил в песке вокруг нашего домика широкий круг, после чего наложил на него заклинание, которое предупредит меня, если что-то этот круг перейдёт. Строго говоря, круг был не нужен, но он должен был помочь заклинанию продержать достаточно долго, чтобы мне не пришлось обновлять его в течение ночи. Потом я вернулся внутрь, и заснул гораздо быстрее, чем казалось возможным.
Проснулся я позже не от холода, а потому, что Роуз проснулась и подвинулась ближе. Она накинула на меня край одеяла, и прижалась сбоку. Думая, что она простила меня за мой проступок, чем бы он ни был, я попытался предложить своё плечо в качестве жертвенной подушки, но как только я шевельнулся, попытавшись подвинуться ей под голову, она отдёрнулась.
— Не надо, — предостерегла она.
— Что я сделал-то? — спросил я, больше не желая дожидаться наказания.
— Ничего, — ответила она.
«Бля». Я знал: это точно что-то серьёзное. «Дело в рыбе?». Нет, глупости. «Может, она видела, как я смотрел за ней во время её купания?». Это тоже казалось бессмыслицей — она практически флиртовала со мной в тот момент. «Ничего» намекало на нечто очень плохое — как если бы меня застали за убийством щеночков.
Я ворочался, но лишь в переносном смысле, потому что из-за близости Роуз я не хотел её будить. В конце концов мне в голову пришла идея. «Может, это потому, что я ничего не сделал». Несмотря на нашу возраставшую за последние недели близость, я не мог даже признаться в своих чувствах. Роуз сказала, что понимает, а потом сказала, что будет ждать, пока я не буду готов — но, возможно, она на самом деле надеялась, что я сделаю или хотя бы скажу что-нибудь.
Проблема была в том, что я всё ещё не был готов. Каждый раз, когда я думал о чём то вроде поцелуя или о том, чтобы сказать ей, что она мне нравится, меня захлёстывала либо вина, либо горе. Вина и горе в эти дни были необъяснимым образом переплетены во мне.
Я не мог ничего сказать. Это было просто невозможным — пока и, возможно, навеки. Но я мог что-то сделать, даже если потом мне от этого будет плохо. «Поцелуй, наверное». Это точно её подбодрит.
Что-то сказало мне, что это было плохой идеей, но мне всегда не везло с пересмотром решений, поэтому я перекатился лицом к ней. Я даже без магического взора сумел увидеть в тусклом свете, что её глаза были открыты, и на краткий миг мы лежали почти нос к носу, глядя друг на друга. Затем я сдвинулся, поднося свои губы к её собственным.
— Морт, нет! — воскликнула она, отталкивая меня. Затем её глаза снова увлажнились.
Моё сердце было пробито дважды — сначала её слезливым взором и отказом, и потом моими мыслями о Пенни.
— Прости, — пробормотал я, чувствуя себя неловко. — Не знаю, что не так, или что мне следует делать.
Роуз вытерла лицо рукавом, и тихо ответила:
— Не ты один.
— Мне бы помогло, если бы я знал, что не так, — сказал я ей.
Она некоторое время жевала губу, затем ответила:
— Комплекс спасшегося.
Я уже знал, что страдал что чувствовал вину из-за того, что Пенни погибла, а я — нет, и специальное имя для этой эмоции не очень-то помогало:
— Я имею ввиду тебя. Что не так?
— Комплекс спасшегося, — повторила она.
Я прищурился на неё в темноте:
— Пенни была моей женой, а не твоей. Тебе не следует ни за что себя винить.
— Она была моей лучшей подругой, — парировала Роуз.
— Ты не сделала ничего плохого, — пренебрежительно сказал я.
— Неужели? — мрачно сказала Роуз. — Я обдумывала мои действия в последние несколько недель. Совершила ли бы я всё это, если бы не пыталась эгоистично выгадать что-то из её потери?
Это показалось мне бессмысленным:
— То есть, спасать мою шею из петли — это плохо?
— Я не это имела ввиду, — отозвалась она. — Я потеряла обзор. Я думала только о себе, а надо было думать о других.
— Ну, с моей точки зрения, ты сделала лишь то, что делала всегда — правое дело. Даже если бы тебе было совершенно плевать на мой сучок с ягодками, ты бы всё равно сделала то же самое. А если у тебя был и ещё и другие причины — ну, а у кого их нет? Мы — люди. Люди имеют желания. Мы такие, — в некоторой степени красноречиво сказал я — по крайней мере, как мне казалось.
— Постой, ты только что сказал «сучок с ягодками»? — спросила Роуз, отказываясь верить услышанному.
Я осклабился:
— Это эвфемизм.
Она засмеялась:
— Я знаю, что это значит. Просто я удивилась, что ты его так назвал. И, к твоему сведению, меня совсем не интересуют ни твой «сучок», ни твои «ягодки». Я просто говорила о том, что думала о себе. Тебя я спасала в эгоистичной попытке избавиться от одиночества.
Я с облегчением увидел, что её настроение улучшилось, но также был слегка оскорблён за малыша Мордэкая:
— Во-первых, — сказал я, начиная опровержения, — одиночество — не грех. Ты заслуживаешь счастья не меньше, чем кто-либо другой. Во-вторых, ты пошатнула мою веру в себя, сказав, что не находишь меня привлекательным. Я думал, что нравился тебе благодаря моей неотразимой физической привлекательности. Теперь мне придутся заново пересмотреть всё, что я о себе думал.
Она ухмыльнулась:
— Я не говорила, что ты не привлекательный — я лишь сказала, что ты меня интересуешь отнюдь благодаря твоим мясистым частям тела. Вопреки расхожему мужскому мнению, большинство женщин не сидят целыми днями, думая о мужских орешках.
— Орешках? — в шоке воскликнул я. — Ты что, сказала «орешки»? Леди Роуз, я в шоке от вашей терминологии. Мне не терпится уведомить суд о ваших распутных словах.
