Глава 19
Словно бы сами ангелы решили расчистить небеса для Лиззи Бил — в день ее похорон сквозь туман пробилось низкое, но яркое зимнее солнце. Служба в маленькой церкви, закопченной от дыма и заросшей лишайником, тронула собравшихся. Казалось, все соседи вышли из дома, чтобы сказать последнее «прости» маленькой девочке с сияющей улыбкой. Родители, деля тяжесть утраты, внесли маленький белый гроб, на который, словно стараясь украсить его, садились снежинки.
Позже на кладбище Билли держался изо всех сил, Дорин припала к нему, боясь, что ноги у нее подломятся. А рядом, держа закутанного в одеяло ребенка, стояла Ада, словно пыталась облегчить сестринским теплом тоскливый холод проводов в последний путь. Другие родственники тоже столпились вокруг Билов, так что Мейси стояла поодаль, хотя Билли жестами подзывал ее поближе. Когда гроб начали опускать, Мейси прижала руку к губам, слушая, как священник, с мягкостью, которая могла быть рождена только внутренней силой, произносит: «…прах ты и в прах возвратишься…», а потом читает молитву.
Билли выступил вперед, чтобы кинуть горсть холодной глинистой земли. Он посмотрел на комок в своей руке, достал из петлицы розу и кинул в яму, которую вот-вот должны были забросать. И только когда цветок упал и остался лежать среди белых снежинок, бросил туда же землю, в знак прощания. Его жест повторила Дорин, а за ней и все остальные. Пропустив членов семьи Билов, к могиле медленно подошла Мейси, вспоминая, как мягкие кудряшки Лиззи щекотали ей подбородок, а маленькая ручонка крутила пуговицу. Она тоже набрала в ладонь горсть земли, которая с мягким стуком упала на крышку гроба, и пожелала Лиззи покоиться с Богом.
За день до похорон, перед тем как посетить Скотленд-Ярд, Мейси заехала к Джорджине Бассингтон-Хоуп и сообщила клиентке, что ее отец взят под стражу по подозрению в убийстве собственного сына.
— Я уверена, вы захотите с ним повидаться. Могу захватить вас с собой.
— Да-да, конечно. — Побледневшая Джорджина приложила руку ко лбу, будто не в силах сообразить, что ей делать дальше.
— Я возьму ваше пальто. — Мейси сделала знак экономке, которая принесла пальто, перчатки и сумку. — Может, вам нужно позвонить кому-то перед уходом?
— Да, наверное… Хотя нет, сперва повидаю отца. Нет смысла говорить с кем-то прежде, чем я увижу его и инспектора Стрэттона. Нолли из меня душу вынет, если я не доложу ей обо всем в подробностях. Не удивляюсь, что я стала журналистом — с такой-то сестрой! — Джорджина коротко хохотнула, затем посмотрела на Мейси. — Хорошенькую жизнь я устроила семье, ничего не скажешь. Надо было оставить все как есть.
Мейси молча открыла клиентке дверь и поддержала ее, когда они спускались по ступенькам к машине. Она ничего не сказала ей про поиск истины, про интуицию, заставившую ее искать помощи Мейси. Не время было говорить про внутренний голос, побуждающий нас следовать выбранному пути, даже когда мы знаем — пусть и не признаемся самим себе, — что этот путь может повергнуть в печаль тех, кого мы любим.
Войдя в комнату для свиданий Скотленд-Ярда, Джорджина буквально упала в объятия отца. Ее всхлипы смешались со всхлипами Пирса. Мейси повернулась, чтобы уйти, но услышала:
— Нет, пожалуйста, останьтесь!
Мейси взглянула на Стрэттона, стоявшего за спиной Пирса, тот кивнул. Усевшись рядом с Джорджиной — так близко, что видно было, как трясутся ее руки, — Мейси стала молча слушать. Пирс, откашливаясь и теребя седую шевелюру, вспоминал обстоятельства гибели сына.
— Я навестил Ника в его вагончике в начале ноября. Нам редко выпадала возможность поговорить наедине, как отцу с сыном. Знаешь ведь маму, вечно она хлопотала вокруг Ника, я и подойти-то к нему не успевал. — Он сглотнул, снова откашлялся. — Ник пошел к бочке наливать чайник, а я уселся и начал листать альбомы для этюдов — как всегда, завороженный талантом твоего брата. Я так им гордился…
Джорджина погладила отца, потом достала из кармана платок и промокнула глаза.
— Ник где-то замешкался, так что я продолжал любоваться набросками, готовый в любой момент вернуть альбомы на место — ты же помнишь, каким скрытным он был, мне не хотелось, чтобы он рассердился. А потом я наткнулся на… — Пирс прижал руку к груди, всхлипнул и закашлялся так сильно, что надсмотрщица вышла и вернулась со стаканом воды.
— Я сразу же понял, что на рисунке, ни минуты не сомневался. И потребовал от него объяснить, какого дьявола он вытворяет. Как ему такое в голову пришло, как мог мой сын вообще об этом подумать? А он ответил, что эта картина — кульминация всей его работы, и он не может кривить душой. Поверь, Джорджина, я молил его выбрать другую модель — незнакомого человека, — однако Ник отказался: мол, он хочет воспеть правду, он долго думал и пришел к выводу, что это единственно верное решение. Я пытался достучаться до него, но он лишь отмахнулся, заявив, что мои взгляды устарели, что я ничего не смыслю в современном искусстве, что мне пора на покой. — Пирс стиснул зубы, пытаясь удержать слезы. — Мой родной сын счел, что мне грош цена как художнику, он с презрением отверг мои мольбы! — Пирс протянул руки к дочке. — Ты же знаешь, Джорджи, каким несговорчивым он мог быть, каким упрямым!.. Я приезжал еще, через пару недель, просил его передумать, остановиться, быть… быть добрее. Тщетно.
Пирс отпил из стакана и принялся описывать последнюю попытку переубедить сына. Он пришел в галерею вечером, накануне открытия выставки, когда там уже никого не было, зная, что кроме него никому не известно содержание картины, и понимая, что его первоочередная задача — отговорить Ника. Войдя через главную дверь, которую забыл запереть Свенсон, Пирс увидел сына на подмостках и решил, что лучше будет не кричать снизу, а оказаться с ним на одном уровне — Мейси очень хорошо поняла это желание, хотя сам Пирс не мог объяснить, откуда оно взялось. Он поднялся на лестничную площадку и оттуда, проворный, несмотря на возраст, перелез на леса, желая еще раз поговорить с Ником и попытаться донести до него всю важность своей просьбы. Но тот лишь повернулся к отцу спиной, продолжая работать.
— Тем не менее, — всхлипывая, продолжал Пирс, — я успел заметить холодный и упрямый блеск в его глазах. Как можно вести себя настолько бездушно, думать не о людях, а только о своей работе? И я не сдержался…
Джорджина подала отцу чистый платок.
— Не знаю, как это вышло. — Он покачал головой. — Я просто ничего не соображал. Поднял руку и ударил его по щеке, а потом еще раз, тыльной стороной ладони. Ударил родного сына. — Пирс вновь схватился за грудь. — Подмостки затряслись, мы оба зашатались, еле удерживаясь на ногах, а потом… Ник выругался мне в лицо, и я окончательно потерял голову. Меня ослепил гнев. Ярость пронзила все тело, взорвалась перед глазами. Я снова почувствовал, как моя ладонь соприкасается со щекой Ника, а потом схватился за поручень, чтобы удержать равновесие. И тут Ник исчез. Все случилось внезапно. Секунду назад он был здесь, с ошарашенным лицом, — и вдруг пропал из виду. — Пирс посмотрел на Стрэттона. — До этого я ни разу не поднял руки ни на одного из своих детей, инспектор. Ни разу. — Он помолчал. — Ник свалился. Прежде чем он успел переступить ногами в поисках опоры, прежде чем я успел схватить его — перила проломились, и он упал. Я услышал жуткий, глухой стук, когда он ударился о каменный пол.
