– Не бойся, – то самый мягкий ответ, когда гладят под кожей.
Забылось, зачем я пришла. Гранд с пистолетом выглядел вовсе уж монолитным, завершенным, сдержанно агрессивным. Его чертова сексуальность усилилась, кажется, в разы.
– Я не хочу, чтобы ты туда ходил…
– Кто-то должен. – Он подошел ко мне близко, ближе, чем допускали правила приличия между «просто знакомыми». – Беспокоишься за меня?
Я беспокоилась.
– Меня это заводит, Джулиана.
– Только идиота может это заводить.
– Грязный рот, грязный язычок. Знаешь, его очень приятно затыкать двумя способами.
Слишком близко; в дело, руша сопротивление, уже вступил аромат его туалетной воды, запах кожи, чистой майки, тепло горячего тела. Дерьмо!
– Даже не думай…
Мы оба знали, о чем я – о его прекрасном толстом члене. Однажды ладонь, опустившаяся на мою макушку, поставила меня в примерочной на колени – тогда было вкусно.
Гранд смотрел проницательно. И нет, он не собирался затыкать мне рот членом, не сейчас. А вот поцелуем…
Касание подушечкой пальцев моей щеки, касание губ. Это был очень медленный и не очень глубокий поцелуй – проба на вкус давно забытого десерта. Та самая первая ложка, которую смакуют особенно долго и неспешно. Я с крахом осознавала простую истину, если Гранд сейчас усилит напор хотя бы чуть-чуть, я запалюсь, как фитиль. И уже без обратного хода тело будет рваться вперед под крики погибающей логики, ноги разойдутся в стороны сами собой, между ними станет жарко еще до того, как подстыкуется, как шаттл, второе тело, до того, как войдут в предназначенные для этого пазы все детали…
– Можешь получить мою оболочку…
«Но не душу».
– Не дерзи мне. Я быстро возбуждаюсь.
Гранд держал в капкане долго. Просто смотрел, больше не подавался вперед, не касался. Я чувствовала, кажется, каждую его мышцу, температуру бегущей по венам крови, грубую ткань джинсов и прохладу заткнутого за пояс пистолета.
– Зачем ты сюда пришла?
Контраст этой комнаты, ее жесткого холода со мной горячей и мягкой, действовал на мужской характер неадекватно.
– Хотела спросить, могу ли позвонить Люси?
– Позвони. Не говори лишнего.
– Хорошо.
Капкан разомкнулся.
По лестнице я поднималась в ненависти к себе за то, что мне всегда хочется идти к Гранду, а не от него. Беда. Ее просто нужно пережить. Вечером или завтра утром я уеду, а там очередное «все». Не нужно усложнять.
Люси впервые ответила комкано. Не задала, как обычно, тысячу проясняющих вопросов, не насела бульдозером, мол, ты где, и все ли в порядке. Сообщила только: да, справлюсь, все будет хорошо. И отключилась.
Удивленная я долго смотрела на трубку в руке. Может, у нее что-то случилось? Ладно, кажется, случилось у нас обеих, детали выясню по возвращении. Итак, у меня впереди часы тревожного ожидания, чем их занять?
Какое-то время я осматривала гостиную второго этажа, поняла, что книги любого содержания читать все равно не смогу, а вот созерцать заснеженный пейзаж, сидя в плетеном кресле, вполне. Тем более в нем нашелся уютный коричневый плед.
⁂
(Yulia Monastyrenko – Sculpture)
Гранд
Она застыла в кресле, смотрела в окно, а Гранд сидел на диване у стены. Наверное, Джулиана слышала, как он поднялся, как затих где-то позади нее, но не повернулась. Такая стойкая и такая уязвимая, чем-то очень похожая на него самого. Женщина, которая никогда не признается в том, насколько ей плохо, которая не будет об этом плакать, а сохранит это через работу-вечеринки-разговоры-с-подругами в тайне. Такая будет носить все ценное и все печальное с собой, прикроет это профессиональным слоем косметики, новыми вещами из магазина и укладкой, и никому-никому свою печаль не покажет. Так будет, когда… если он пройдет в ту Дверь.
Гранд сравнивал в воображении два кадра: найденный, наконец, Портал и тот, который сейчас находился перед глазами – сидящую в кресле, как застывшее изваяние, Джулиану.
Эта Дверь… Все это время он стремился попасть в прошлое, чтобы заново обрести себя – того себя, чья интуиция исправно работала, ладно и вовремя подсказывала верное направление, шептала на ухо нужное.
Он уйдет… Она останется. Быть может, там он встретит ее снова, но здесь… Все сложно – ни просчитать, ни понять и ни представить. Она не будет его винить, она ни слова ему не скажет, отпустит опять, потому что настоящая любовь не держит, потому что…
Гранд все смотрел на тонкий профиль, абрис скулы, кончик носа, на ноги, закутанные в плед – этот плед, когда оформлял помещение, принес дизайнер, сам Гранд им никогда не пользовался. А ей шло это одеялко, как птенцу, прячущемуся от холода.
Она его уже отпустила. Делала это прямо сейчас. Пыталась не смотреть, не чувствовать притяжения, не испытывать бури чувств.
Дверь… Джулиана… Дверь… Джул…
Картинка Портала вдруг перестала быть привлекательной. Гранд вдруг вообще перестал понимать, зачем ему переступать порог, когда та самая интуиция, которую он все это время искал, говорит с ним прямо сейчас? Ощущением грядущей потери, чувством «не отдам», чувством почти совершенной ошибки. Внутри перемешивались кубики.
Да, он все это время искал путь назад, но более не ощущает его привлекательным. А вот ее хрупкость, ее внешнюю стойкость, ее губы, ее желание съязвить даже напоследок и сквозь слезы. Сегодня он вернется к ней и останется. Не потому, что нужен ей, а потому что ему нужна она.
И вдруг непривычно легко, просто стало внутри, как не было давно. Разъехались в сторону нагроможденные в его внутреннем помещении ящики, стало светло и просторно, стало убрано и правильно. Ведь все же на самом деле просто, очень просто…
– Джулиана… – позвал он быстрее, чем успел подумать.
Она легко оттолкнулась ногой и повернулась вместе с подвешенным креслом-качалкой, взглянула вопросительно.
– Ты любишь меня?
И мелькнувшие в ее глазах удивление, ранимость и уязвимость сказали ему больше, чем любые слова. И пусть сразу после стена – непрочная, тонкая, призванная скрыть истину, – но Гранд уже увидел необходимое.
– Да? – он поднялся, направился к ней, зная, что ему не ответят. Или не то. Все ближе, ближе. Присел перед ней на корточки, положил на обнятые пледом колени свои руки.
– Ты сам сказал – эта тема… лишняя.
А Гранд смотрел сквозь зрачки туда, где билось ее горячее сердце. Почему он раньше не понимал, насколько все просто? Она не Сара, она другая, их вообще нельзя сравнивать.
– Я жалею, что так сказал тогда.
Стена в ее глазах из бумаги, такую легко пробить.
