– …мы обновили не только цветовую палитру оттенков, но также дизайн тюбика. Обратите внимание: символика на крышке в виде переплетения лепестков отождествляет женственность и в то же время…
Я не слушала. Дизайнеры хорошо поработали над линией, помады мне нравились. Кивком головы я высказала свое веское согласие, после чего удалилась из зала.
Она вернулась в головной офис к обеду – Люси. Зашла ко мне запыхавшаяся, почему-то смущенная. Непривычная, чуть скованная, молчаливая.
– Эй, – спросила я ее по-свойски, – мне кажется, или ты меня избегаешь? Я стала плохо пахнуть, болею заразной болезнью или ты просто провинилась?
Последнее я добавила лишь для того, чтобы закончить фразу. Но, к моему удивлению, Люси вздохнула. Положила, наконец, папки с бумагами, которые привезла с собой, сняла легкий плащ, села на стул и вздохнула.
– Я должна тебе кое-что сказать, Жу.
Поникшие плечи, нашкодивший вид, в глазах раскаяние.
Любопытно. Даже крайне интересно, я бы сказала. На моей памяти Люси никогда не делала ошибок – ни больших, ни маленьких. А тут…
– Говори, раз должна.
Я приняла карикатурно-директорскую позу, откинулась на спинку кресла, сложила руки замком на животе.
Паузу в секунду, в две, в три, в пять. А после:
– Я… знала про то письмо.
Секундный ступор в моем уме.
– Какое письмо?
– Которое подкинул тебе Люк. От «шантажистов».
Я помолчала, переваривая, почесала лоб, после поняла, что мне очень хочется выпить воды.
(Bulow – Lines)
– Так вы знакомы?!
– Да. Мы встретились тогда, когда я отпросилась на день, помнишь? Куда ты думаешь, я поехала? В тренировочный лагерь.
– Зачем?
– Чтобы вставить пистон Гранду. Ты ходила грустная, у меня кишки в узел скручивались, а этот… этот говнюк ничего не предпринимал.
Я слушала ее речь, как сбоившая программа, воспринимающая информацию через раз. Не дождавшись моего ответа, Люси пояснила:
– Ты же знаешь, что сама я не вожу. И черт же меня дернул заказать не нормальный внедорожник с водителем, как это сделала ты, а обычное такси.
– Такси?!
Внутри шевельнулось веселье.
– Ну да. И оно, понятное дело, застряло у магазина на развилке. Вот там я и встретила Люка, ехавшего на базу. Он вытолкнул развалюху таксиста из ямы, позволил ему уехать, представился механиком и соврал, что Гранда на базе нет. Уже потом признался, что Эрдесон храпел там нетрезвый… Но только на следующий день.
Наверное, удивление она прочитала по моим уползшим в направлении потолка бровям.
– Да, я знаю, мне это не свойственно. Эй, я с ним не спала! Просто оторвала ему рукав, когда чуть не упала в лужу, ну и согласилась переночевать в сторожке. А что делать, если Коган отказался ехать обратно в ночь? Куртку я ему зашила, кстати, штаны выстирала, а то был как чмо…
Мне казалось, я смотрю фильм, в котором действие разворачивают второстепенные герои. Так сказать, происходящее за кадром. Да, мне было любопытно, удивительно и почему-то смешно.
– Ты ему рукав оторвала? Серьезно?
Я держалась сколько могла, но все равно расхохоталась. Наверное, нужно было злиться, негодовать и возмущаться, но я знала, что любовь Люси ко мне истинная. Ее забота – даже такая – тоже.
К тому же совесть Люси съедала ее за нас обеих.
– Послушай, я знаю, что идея с письмом была, мягко говоря, дерьмовая. Тупая.
Я помолчала. Да уж, тот вечер плотно въелся в мою память, пришлось признаться.
– Точно. Вообще-то, обосралась я по полной.
«Да я бы тоже обосралась», – молча согласилась эта белобрысая заговорщица.
– Понимаешь, если бы ни аргумент Когана о том, что на более мягкие методы времени нет, я бы никогда не дала ему твой адрес. Но он сказал, Гранд отменил заезд, пьет, ищет Дверь, и, значит, может в любой момент найти. А если так, будет поздно. Сам останется несчастным, ты тоже, вот я и… поддалась.
Она смотрела на меня глазами щена, который знал – нельзя жрать шторы, газеты и ножки стола, но чесались зубы, и он хотел, как лучше.
– А в итоге, что? – Люси развела руками. – Ты невеселая, Гранд не стоит на пороге с букетом, я предательница, а Люк идиот. Зачем, спрашивается? Что б я еще хоть раз в сомнительной афере участвовала…
Кажется, она расстраивалась куда сильнее меня. Я же до сих пор ощущала себя человеком, на голову которого недавно надели целлофановый пакет, подержали для страха, напомнили, что это такое – по-настоящему остаться без воздуха, – а после сняли. Шутка, мол. И на некоторые шутки не нужно злиться, за них нужно быть благодарным. То письмо наглядно дало мне понять, что на самом деле я живу счастливую жизнь и проблем как таковых у меня нет. Наверное, так устроены почти все люди, но воздух становится втройне вкуснее, если вспомнить, что он может закончиться.
– Просто… не делай так больше, – мягко попросила я.
– Ни в жизнь!
Она не сделает, я знала. Горой за меня встанет, грудью на амбразуру пойдет, но в обиду больше не даст. Просто что-то осталось за кадром, утаилось, посчиталось мелким и неважным, и потому не озвучилось. Важное не для меня, но для Люси.
Коган.
Мои шестерни быстро провернулись в верном направлении.
Она молчала, ни о чем не спрашивала, но переживала не только за меня, за него тоже.
– Люсь…
– М-м-м?
– Он тебе нравится?
Она отвернулась к двери, не желая демонстрировать собственную беспомощность. Мол, он необычный, да, приятный. Но я кто такая, ты меня видела? Она никогда не верила в себя, как в женщину. К тому же до сих пор корила себя за то, что пусть временно, но приняла «вражескую» сторону.
Я размышляла. Люка я знала недолго и очень поверхностно, и он показался мне человеком умным. Себе на уме, многослойным, но не злым, это точно. Злость и двойное дно я непостижимым образом чувствовала за версту. А подруга не смела даже спросить о том, насколько сильно он пострадал.
– Гранд стукнул его пару раз на той поляне.
Люси повернулась.
– Сильно… стукнул?
– Не знаю, я не видела.
И не проверишь.
– А адреса Когана… у тебя нет?
Она выдала себя с потрохами этим вопросом. «Конечно, любимая Джу, я всегда за тебя, ты об этом знаешь, но ведь этому олуху, поди, и суп некому сварить…» И неважно, что у этого олуха достаточно денег, чтобы завтрак, обед и ужин заказывать из ресторана.
– У тебя же есть его телефон. Спроси…
