– Как ты будешь там спать, Симонопио?
Лишь задав этот вопрос, они тотчас поняли ответ на него – однозначный, ясный и логичный. Помещение никому не подходило лучше, чем Симонопио, которого редко можно было увидеть без сопровождавших его повсюду пчел. Чтобы убедить родителей, даже няня Реха, ни разу не менявшая своего места, ни с кем не говорившая и ничем не интересовавшаяся, попыталась вытащить кровать своего любимца из комнаты, в которой они жили с самого первого дня его появления.
Крестные смирились, но поставили два условия: во-первых, прежде всего Симонопио должен привести сарай в порядок; во-вторых, к каморке сарая пристроят туалет и прорубят окно, чтобы обеспечить циркуляцию воздуха и естественное освещение. Все это надлежало сделать срочно.
Симонопио охотно согласился: ему не хотелось спать в одном помещении со всеми забытыми ночными куклами, которых няня Реха перенесла некогда в сарай. Уборкой он займется сам. Окно пусть прорубают когда хотят, главное – переехать немедленно. Не давая решимости ослабеть, он направился прямиком к сараю и попытался открыть дверь. Туда не входили столько лет, что дверь заржавела и разбухла, справиться с ней самостоятельно Симонопио не сумел и уговорил Мартина, чтобы тот ему помог.
– Ладно, – проворчал Мартин. – Раз ты рядом, пчелы на меня, наверно, не бросятся.
Пчелы еще ни разу ни на кого не бросились – не важно, был рядом Симонопио или нет, но объяснить это Мартину мальчик не мог. В каком-то смысле это было не так уж плохо, пусть все зарубят себе на носу: не приближайтесь к жилищу Симонопио, не то умрете от укуса – или тысячи укусов.
Большую часть своей жизни Симонопио провел в тени навеса рядом с няней Рехой, постигая уроки, которые давали ему ветер и пчелы. В тот день, когда дверь наконец открыли, он впервые вошел внутрь этого сарая. Окно действительно требовалось, и не только из-за царящих тут сумерек, но и для того, чтобы избавиться от запаха затхлости и многолетнего запустения. Пол был крепкий, его покрывал толстый слой пыли, от которой не спасла даже накрепко запертая рассохшаяся дверь. В двух местах возвышались наросты меда, который вытекал из пчелиных сот и за долгие годы превратился в камень.
Ничего такого, что показалось бы Симонопио страшным или зловещим. Дверь он на день оставлял открытой, чтобы свежий ветер, приносящий аромат горных трав, очищал воздух, пахнувший людьми, что вернулись с работы, маслом, которыми смазывали плуг, пролитым керосином, битыми горшками, сгнившими бечевками, пустыми старыми мешками и старыми мешками с землей, досками и ржавыми железяками. Под скрип кресла-качалки, в котором покачивалась няня Реха, безмолвно сидевшая снаружи, как всегда глядя на дорогу и горы, он вытащил наружу весь хлам. Сталактиты и сталагмиты из медового янтаря, натекшие в углах сарая, он не тронул.
На последней полке стояло то, что показалось Симонопио куском брезента. При ближайшем рассмотрении он заметил в полумраке очертания некоего предмета, покрытого брезентом, – силуэт огромного ящика. Сдвинуть его самостоятельно ему не удалось. Когда после долгих уговоров Мартин вернулся, в его глазах Симонопио с удивлением заметил страх. Он не сразу понял, чем вызван этот страх. На вид стенки ящика казались тонкими. А что, если именно здесь няня Пола хранила ночных кукол? За окном был день, но в сарае, как обычно, царил полумрак. Мальчик вдруг подумал, что в такой обстановке куклы проснутся и вылезут из ящика, чтобы напугать его.
Симонопио выбежал вслед за Мартином, испуганный картинами собственного воображения. Восстановив дыхание и кое-как успокоившись, он снова потянул Мартина за рукав, чтобы закончить работу. Наконец обоюдными усилиями они призвали на помощь Леокадио и втроем вынесли тяжелый ящик, десять лет простоявший в темноте, на дневной свет. Леокадио и Мартин вспомнили день, когда сами же под неусыпным присмотром хозяйки заносили ящик в сарай. По спине у них пробежали мурашки. Симонопио же ящик показался симпатичным. Он подумал, что, если ящик никому не нужен, ему разрешат хранить в нем вещи, конечно, при условии, что внутри нет кукол. Если куклы там, первым делом им надо найти другую темницу.
Это было первое испытание на храбрость – открыть ящик и изгнать возможных обитателей. Однако стоило Симонопио решительно взяться за крышку ящика, как Мартин остановил его:
– Не открывай. Это для мертвецов. Кто его откроет, сам может сыграть в ящик.
Больше Мартин ничего не сказал: каким-то образом он связывал появление мальчика в их доме с этим ящиком, и ему показалось, что шутки не ко времени. Он снова укрыл ящик брезентом и попросил Леокадио помочь отнести его в другой сарай, где его никто не увидит.
Симонопио знал, что такое смерть. Он встречал ее в своих историях про то, что случится или уже произошло. Но он ни разу не видел гроб. Так что ящику здесь не место. Мартин тоже так считает: этот ящик не предназначался ни для кого из них двоих.
Остаток дня Симонопио посвятил уборке. Вечером, когда он, усталый, но довольный, наконец привел в порядок свое жилище, а кровать уже стояла на своем месте и была застелена, пришла крестная, чтобы проверить результаты его труда.
– Тебе понадобятся как минимум шкаф и стул, Симонопио. Но в первую очередь – окно. Какой ужасный запах! Ты уверен, что не хочешь спать в доме хотя бы до тех пор, пока мы не вырубим тут окно и не построим туалет?
Предложение было вполне разумным, но Симонопио его не принял. Он твердо решил, что с этой ночи будет спать в новой комнате. Тем не менее крестная была права: как только дверь закрылась, многолетний спертый запах вернулся.
В течение дня в комнату поступал свежий воздух, который смешивался с ароматами мыла и масла, применявшихся во время уборки, и Симонопио думал, что неприятный запах ушел насовсем, однако с наступлением ночи держать дверь распахнутой настежь ему показалось неправильным. Он впервые ложился спать в полном одиночестве, хотя неподалеку все еще покачивалась в своем кресле няня Реха. Ему стало страшно. Поскольку благословений няни Полы он не знал, пришлось выдумать свое собственное, однако он не был уверен, убедят ли придуманные им слова ведьм, разных зверей, чудовищ и кукол перебраться в какое-нибудь другое место. И спасут ли они от койота.
Итак, едва он боязливо закрыл дверь, запахи ударили в нос с прежней силой. Заполняя сарай в течение стольких лет, они неохотно покидали облюбованное место, избегая открытого пространства, в котором теряли свою сущность. Упорствовали, цепляясь за пористые стены, за старые деревянные балки под потолком, и, если Симонопио не справится с ними в ближайшее время, они пропитают собой простыни, подушку и матрас, обретя в них новые сосуды для жизни.
Лежа в кровати, все еще благоухавшей чистотой, но не в силах уснуть, потому что в темноте обоняние обостряется и то, что пахнет скверно днем, ночью пахнет еще хуже, Симонопио сосредоточился на запахе. Постепенно он начал улавливать отдельные его нотки и принюхиваться к ним, пока не уловил сладкий аромат огромного улья, который под стропилами крыши построили его пчелы. И он мигом успокоился, потому что это был его собственный запах. Так пахла его кожа. Пчелы обрадовались появлению Симонопио и приветствовали его, он был частью сарая, так же как и украшавшие его медовые сталактиты и сталагмиты.
