Часы тянулись бесконечно, обед плавно перешел в полдник, а затем и в импровизированный ужин – когда стемнело, компания переместилась в гостиную, после гостиной – в столовую, поскольку все вновь проголодались и с удовольствием поглощали разогретые остатки обеда. Им предстояло встретиться на следующий день: все получили приглашение на пикник во Флориде.
– Не знаю, поедет ли с нами Франсиско. Сельское хозяйство иногда захватывает его целиком.
Она как в воду смотрела, заранее принеся извинения: вечером Франсиско объявил, что на следующий день отправится в Ларедо, где проведет несколько дней, готовясь к поездке в Калифорнию, куда поедет поездом из Сан-Антонио, штат Техас.
– Зачем тебе туда? – спросила Беатрис мужа.
– За апельсиновыми деревьями, – ответил Франсиско.
Неожиданная активность мужа с его несвоевременными решениями и внезапными действиями, которая противоречила всему тому, чем Франсиско был раньше – последовательным, консервативным сторонником патриархальных законов, – сбила ее с толку, но в итоге она взяла себя в руки и внимательно его выслушала. Через некоторое время она признала, что муж в самом деле был прав, как прав он был, купив дом и вложив средства в землю в Монтеррее или в своем диковатом, но в итоге очень разумном решении приобрести трактор.
Беатрис выслушивала мужа, не выражая сомнений и задавая лишь точные и разумные вопросы, однако для этого ей требовалась недюжинная сила воли. Она старательно удерживала в себе то, о чем хотела спросить в лоб: на что мы будем жить, пока на твоих деревьях не созреют первые апельсины? Франсиско сообщил ей о поистине судьбоносном решении: апельсиновые деревья он собирается покупать в несколько этапов. Это серьезное вложение. Еще одно серьезное вложение. Постепенно он уничтожит на своих землях посадки сахарного тростника. Беатрис испуганно ахнула, но он спокойно продолжил:
– Не забывай, в этом году предстоит высаживать весь тростник заново. Но с меня довольно: больше я связываться с ним не желаю. Апельсины обеспечат нас плодами на десятилетия. Вот увидишь.
Действительно, сахарный тростник приходилось обновлять каждые три года, и в этом году его срок на плантациях истекал, больше семья Моралесов не будет заниматься его производством.
Беатрис покорно выслушала новость, но сердце ее сжалось от печали: всю свою жизнь она прожила в окружении сахарного тростника. Вся ее семья – отец, а теперь братья – выращивали его на своих плантациях. Она выросла среди его зеленых сочных стеблей, которые покрывали собой всю землю до горизонта. По ночам шелест тростника сливался с шепотом ветра, перебиравшего бесчисленные зеленые побеги. Просыпаясь в ветреные дни, она видела, как тростник волнуется, подобно бушующему зеленому морю, а когда ветер немного стихал, он был подобен озерной глади. Как засыпать без этого немолчного бормотания? Как выглядывать по утрам из окна и видеть, что пейзажа всей ее жизни больше не существует?
Франсиско не ограничивался уничтожением сахарных плантаций: он заявил, что в этом же году посадит на пустующих землях апельсиновые деревья. По крайней мере, попытается.
– В таком случае тебе придется закупить сотни деревьев, – сдержанно заметила Беатрис.
– Не сотни, а тысячи, причем прямо в этом году. Постепенно я буду покупать их все больше, пока не засажу все наши земли.
– А как же маис?
Плантации маиса Франсиско до появления первых апельсинов решил оставить: он не настолько безумен, чтобы полностью лишить себя средств к существованию.
– Но рано или поздно придется отказаться и от них, Беатрис. Наши поля постепенно изменятся, это займет примерно десять лет.
И хотя оставалось еще много нетронутой земли, привычный пейзаж действительно начал меняться, и у прежней Беатрис – той, которая боялась перемен, – кожа временами покрывалась мурашками. Зато новая Беатрис – современная модница, которая носила платья выше щиколотки (как говорится, меньше ткани, меньше расходов), – безоговорочно поддерживала мужа. Она пыталась увидеть светлую сторону перемен: по крайней мере, время от времени у них дома будет много ароматнейших цветов. Если все сложится благополучно.
Через месяц после помолвки Кармен Франсиско и Симонопио вернулись с двумя вагонами, груженными молоденькими апельсиновыми деревьями с комьями земли.
– Это безумие, – отговаривали его соседи. – Ты даже не знаешь, будут ли они плодоносить. Неужели ты и вправду собрался уничтожить весь тростник, а затем и маис? Что бы сказал твой отец, Франсиско?
– Что мир принадлежит живым – вот что он бы сказал.
Беатрис подозревала, что на самом деле Франсиско и сам опасался, не ворочается ли отец в могиле, узнав о таком скоропалительном решении, однако мысли не допускала, что это его остановит. Она признавала его правоту: не имеет смысла цепляться за старые обычаи, идущие вразрез с новым миром. Очередная революция – особенная, бескровная – обрушилась на его земли. Тем не менее уснуть по ночам Франсиско было непросто, потому что сон его напрямую зависел от убаюкивающего шепота отжившего прошлого.
Пути назад не было, апельсиновые деревья, как и предсказывал Франсиско, мигом укоренились на линаресской земле, и, хотя в первый год они не цвели, тем более не плодоносили и запросто могли не приносить урожай в течение трех лет, на следующий год многие, включая братьев Беатрис, поддавшись убедительным доводам Франсиско, подумывали, не заняться ли им тоже выращиванием апельсинов. Когда же Франсиско приказал закупить саженцы самых разных видов апельсиновых деревьев, многие последовали его примеру.
Оставались те, кто упорно держался за старое. Кому-то не хватало средств, кто-то отказывался принимать всерьез фруктовые деревья, которые прежде росли лишь в саду перед домом. Когда же в конституции опубликовали свежее приложение к аграрной реформе – любая земля, засаженная плодовыми деревьями, освобождается от принудительного отчуждения, – смирились даже самые недоверчивые. Но с какой стати плодовые деревья освобождают от отчуждения, а тростник нет? Об этом поправка умалчивала, впрочем, очень скоро все выяснилось само собой: генерал Плутарко Элиас Кальес не так давно приобрел имение Соледад де Мота неподалеку от города Хенераль-Теран и отныне целиком посвятил себя выращиванию апельсинов.
Франсиско отмечал про себя, но никому не жаловался на бесстыдство политиков, принимавших те или иные законы в свою пользу. Ему доставляла удовольствие мысль, что он на шаг впереди всех правительственных планов, и если кого-то в Линаресе этот закон спасал от потери имущества, тем лучше.
По-прежнему занимаясь скотоводческим ранчо и сожалея о том, что земля в Тамаулипасе непригодна для выращивания фруктов, Франсиско целиком отдался изучению всего связанного с апельсинами. Он с головой погрузился в книги, купленные в Калифорнии. Приказав уничтожить остатки сахарного тростника, он лично измерял расстояние между ямками, выкопанными для посадки апельсинов, а затем осматривал каждое дерево, посаженное его пеонами. Домой возвращался затемно, направлялся прямиком в ванную, чтобы смыть прилипшую к потному телу землю, а после ужина снова погружался в работу, изучая, как правильно прививать побеги сладкого апельсина, которые очень скоро должны были превратиться в полноценные деревья. Он не хотел покупать их у другого производителя.
