Де Пегилен не остановился на этом и три-четыре месяца спустя весьма настоятельно призвал подругу юности вести более пристойный образ жизни. В ответ на негодование княгини он пригрозил, что обладает письмами, которые могут погубить ее. Катрин-Шарлотта пожаловалась королю, который потребовал, чтобы непокорный дворянин немедленно отправился в родную Гасконь. Наглость де Пегилена превзошла все мыслимые границы: он наотрез отказался, заявив:
– Я слишком человек чести, чтобы отдать свою шпагу на службу врагам своего отечества, но знайте, государь, что отныне я не буду служить вашему величеству. У меня в столе лежит прошение об отставке со всех моих должностей.
– Вы неразумно ведете себя, – хладнокровно ответил ему король.
Кипя от гнева, маркиз отправился в покои своей кузины, дабы наказать ее, но, по счастью, она отсутствовала, и он выместил зло на венецианском зеркале (по тем временам вещь несказанно дорогая!), разбив его на мелкие кусочки.
Король в тот же день подписал распоряжение на заключение де Пегилена в Бастилию, каковое было без промедления исполнено.
В Бастилии маркиз быстро одумался и принялся строчить покаянные письма всем более или менее влиятельным лицам при дворе. Он признавал свой опрометчивый проступок и необходимость повиноваться воле короля. 15 декабря 1665 года его выпустили из тюрьмы, и он помчался прямо в Лувр, не сбрив бороду, коей оброс в заключении.
Полностью восстановив свое положение при дворе, де Пегилен, тайно радуясь потере Катрин-Шарлоттой фавора короля, не оставил мечты о личном отмщении. Осуществить его было не так-то легко, поскольку в Париж прибыл супруг дамы, князь Монако Луи I. Маркиз дождался, когда двор отправился в мае сначала во дворец Сен-Жермен, а затем в Версаль. 18 мая 1666 года в одной из гостиных Версаля шла игра в карты; из-за сильной жары дамы сидели на полу, раскинув широкие юбки вокруг себя и вытянув руки, чтобы обрести опору на полу. Де Пегилен подскочил к своей кузине, каблуком наступил ей на кисть руки и сделал изящный пируэт. Катрин-Шарлотта завизжала от боли, а маркиз лицемерно извинился, оправдавшись неловкостью, приключившейся совершенно случайно.
Хотя сместить де Лавальер не удавалось, придворные не без злорадства прилагали все усилия к тому, чтобы осложнить жизнь фаворитке, пользуясь ее безответным характером. Им хотелось выслужиться как перед Марией-Терезией, так и перед супругой герцога Орлеанского, а потому они не скупились как на мелкие уколы, так и на откровенную наглость по отношению к Луизе.
2 октября 1666 года фаворитка родила девочку, Марианну, известную впоследствии под именем мадемуазель де Блуа. Двор тогда находился в Венсенском замке, где комнаты располагались анфиладой и представляли собой настоящий проходной двор. Когда Луизу терзала сильнейшая схватка, мимо нее прошествовала к утренней мессе Генриэтта Английская со своей свитой. Роженица сквозь зубы простонала врачу:
– Поторапливайтесь, я должна родить до того, как они вернутся со службы.
Уже вечером она должна была участвовать в позднем ужине, на котором присутствовал король – Людовик ни по какому поводу не желал менять свой распорядок дня. Новорожденную малютку тотчас же унесли к приемным родителям, подысканным четой Кольбер.
На горькую долю Луизы выпало пережить все трудности, которые неизбежно возникли по причине восстановления должности официальной любовницы при французском дворе. Плоды же этого знаменательного события было суждено пожать следующей фаворитке, Мадам де Монтеспан. Королева, которая, как всегда, последняя узнавала о смене фаворитки, все еще продолжала вымещать свою злость на Луизе, а в сердце короля уже царила Атенаис де Монтеспан. В романе с Луизой король еще сохранял остатки свежести чувств и познавал радость быть любимым ради себя самого. Молодость кончилась, и вместе с нею ушли эти редкие ощущения, не приживающиеся во дворцах королей. Но Луизу не сразу отправили в отставку, и ей еще долго было суждено испытывать горечь и унижения отвергнутой любовницы.
Шли приготовления к войне с Испанией, король исповедался, причастился на Пасху и предпринял кое-какие действия, для того чтобы обеспечить Луизу. Он дал задание Кольберу купить земли, подходящие для того, чтобы придать им статус герцогства. После активных поисков министр нашел таковые в Северной Турени, где на берегу озера Валь Жойо (или Вожур) стояла мощная крепость. В мае 1667 года король купил эти земли на имя Луизы у наследников угасшего рода за семьсот пятьдесят тысяч ливров. На на этой территории располагались тридцать четыре прихода, и они приносили сто тысяч ливров дохода. 17 мая парламент Парижа зарегистрировал пожалование этим землям статуса герцогства «в знак особой привязанности» короля за «редкие совершенства, скромность» бенефициарки, которая «давно отказывалась от каких бы то ни было знаков признательности». Отдельным параграфом Марианна признавалась законной дочерью короля, приобретая юридическое положение лица, рожденного в законном браке, и имела право, помимо этого, носить фамилию своей матери. Несколько позднее она получила фамилию «мадемуазель де Блуа».
Получив титул герцогини де Вожур, или де Лавальер, Луиза на самом деле могла только пользоваться этими землями, но не распоряжаться ими. Все получали именно Марианна и ее потомство. Людовик обеспечивал Луизе высокое положение и более чем достойные доходы до конца ее дней, но это явно был подарок на прощанье, некий способ избавиться от смутных угрызений совести, по-видимому, все-таки слегка беспокоивших его.
Когда председатель парламента приехал во дворец Сен-Жермен для регистрации жалованных грамот, король как бы походя спросил его:
– Господин председатель, вы никогда не творили сумасбродств в молодости?
– Государь, – находчиво ответило официальное лицо, – в вашем возрасте мало людей, которые не совершили нескольких пустяшных глупостей.
Возвращая ему документы, король заметил, что он сам совершил их множество, но «более не вернется к этому». Нечто подобное он сказал и королеве, заверив ее, что порвал со своей любовницей «и в жизни больше не прикоснется к ней». Зная, насколько король тверд в своих решениях и держит слово, придворные приняли эти слова за чистую монету. Иного мнения придерживался посланник герцога Савойского в своем очередном отчете: «Всякий верит, что он больше не будет иметь дела с этой герцогиней, но Вашему Королевскому Высочеству известно, сколь велика слабость человеческая и сколь часто мы не в состоянии управлять ни самими собой, ни нашими страстями».
Но Луиза с ее тонкой чувствительной душой поняла, что этот подарок – предвестник разрыва, он не обрадовал, а опечалил ее, что видно из текста одного из ее писем:
«Среди людей разумных существует обычай при замене челядинцев предварять их увольнение выплатой жалованья или признанием их заслуг. Я боюсь, что именно сие происходит со мной и что король постарается обеспечить меня при отставке и внушить мне такое тщеславие, что амбиция возобладает над моей любовью, я буду ощущать презрительное отношение менее остро… Король ошибается, если считает, что амбиция затмит мою любовь…»
