Диана де Пуатье правила Францией при короле Генрихе II. Современники говорили про нее:
«Весьма жаль было смотреть, как юный принц делает предметом обожания поблекшее лицо, изъеденное морщинами, седую голову, полуугасшие глаза, порой красные и гноящиеся, – короче говоря, гнусные останки того, чем успели насладиться многие другие».
Так, по словам испанского посла, вел с Дианой себя монарх:
«Король усаживается у колен оной с гитарой в руках, и, поигрывая на оной, спрашивает у коннетабля, если тот окажется рядом, или у Омаля, не правда ли, что у означенной Сильвиус* хороший страж, касаясь при этом собственной груди и внимательно разглядывая свою даму с таким видом, будто изумлен её дружбой».**
Пуатье была алчной. Провернула целую аферу, чтобы подаренный ей замок Шенонсо перестал относиться к королевским землям. Следовательно, ей не пришлось возвращать его тогда, когда венценосный любовник умер. Для семьи Диана стала легендой. Праправнук заходил поклониться её праху.
Даже если мир рушился, а разоренная Франция уступала завоеванное, Диана хладнокровно рвала свой кусок. Так она вернула свои прежние владения в Италии, ради чего королю пришлось уступить ещё больше сеньорам Фландрии и Бургундии. Даже после смерти монарха его фаворитка сумела объединиться с двумя такими же богатыми кланами. И вместо национализации её замков, построенных за счет короны, а также расследования махинаций, поддельных приговоров судов и должностных преступлений, мир получил отвлекающую бойню между католиками и протестантами.
Как она построила и сохранила свой мифологический дворец среди войн и нищеты?
– Ежедневно занималась верховой ездой. Диана была старше Генриха II на 19 лет, а двор был полон юных красоток.
– Примчалась со сломанной ногой, чтобы пристыдить загулявшего короля. При этом, конечно, орала, что ей от него ничего не нужно, лишь бы он был счастлив.
– Настаивала на каждом проявлении своей власти. На фронтоне Лувра была выбита её эмблема в виде трёх переплетённых по принципу колец Барромео полумесяцев. Во время коронации фаворитка сидела на почётном месте, а законная жена на удаленной трибуне.
– Пропускала мимо ушей, когда королева называла её шлюхой.
– А вот фаворитке предшествующего короля Франциска I Диана не спустила ни слова. Отжала все, что смогла, и прогнала с высоких постов её ставленников.
– Сражалась за своих подруг, смягчая их условия в случае опалы.
– Отправляла возбужденного Генриха из своей спальни к жене, чтобы он делал наследников. То есть решала его проблемы.
Однажды Екатерина Медичи проковыряла дырку в полу своей комнаты, которая находилась над покоями Дианы, чтобы подсматривать за мужем и его любовницей. Она недоумевала: как «старый гриб» может привлекать её молодого мужа? И даже думала облить Диану кислотой. Но то, что она увидела, остудило её запал. Диана и Генрих, смеясь, скатились с кровати и занялись любовью на ковре.
Может быть, именно признав власть женственности, Екатерина Медичи создала свой «летучий батальон» из красивых девушек, рядом с которыми нужные люди, веселясь, соглашались на подсказанные им решения.
Как отличить произведение эпохи Ренессанса из Англии?
– если перед вами не картина Гольбейна, прибывшего из Базеля, то перед вами миниатюра;
– эта живопись считается еще более провинциальной, нежели второсортная живопись школы Фонтенбло. Ибо на остров обучать аборигенов итальянские художники отправлялись еще менее охотно, чем во Францию.
Пират, сделавший карьеру через постель
Николас Хиллиард. Портрет Елизаветы I (около 1585–1587 гг.)
Николас Хиллиард. Портрет сэра Уолтера Рейли (1585)
Уолтер Рэйли известен тем, что бросил к ногам Елизаветы I свой плащ, чтобы она не замочила ног. Конечно, королева Англии – это женщина, от которой можно получать бонусы. Но это видели все. А плащ кинул только он.
Рэйли знал древние языки и историю философии. Он завез в Англию картофель и табак, завоевал колонию, дружил с учеными и поэтами. Впоследствии в тюрьме он придумал способ опреснения морской воды. Но без такого ресурса, как любовь королевы, он, может, и не проявил бы всех своих талантов.
МАНЬЕРИЗМ
О радости творчества
Это же дракулы. Бледные, худые, немощные. Но картина понравилась. Можно быть не талантливым и не идеальным – главное быть любимым. Это секрет Полишинеля, который теоретики искусств старательно не замечают. Возможно, благородные синьоры, изображенные в нижней «земной» части картины, увидели себя святыми аскетами, рыцарями духа. Толедская знать оказалась в хорошей компании. В верхней, «небесной» части полотна, справа от Христа, Эль Греко изобразил короля Филиппа II, которому безуспешно пытался понравиться.
Сыграло умение художника подать себя с упоминанием имен Тициана, Фарнезе и др. Он приехал в Испанию в 36 лет, поработав перед этим иконописцем на Крите, поучившись в Венеции, претерпев поражения в Риме и попытавшись получить большой заказ при украшении королевского монастыря-дворца Эскориала. Сыграл свою роль и гений места – в Толедо, религиозной столице Испании, у Эль Греко не было конкурентов.
Золотой цвет спускается с небес по центру картины и окружает тело праведника. Согласно легенде, похоронить графа явились двое святых. Это святой Стефан, на облачении которого вышита сцена избиения его камнями, и один из отцов церкви – святой Августин – в профессиональной шапочке епископа. Тело графа выпадает из их рук на зрителя, как тело Спасителя в «Пьете» Микеланджело. Печальный, похожий на персонажей Врубеля, мальчик, указывающий на чудо, – сын художника Хорхе Мануэль
. На треугольнике его белого платка – подпись Эль Греко.
Как создать свой стиль? Вспомните собственный опыт обучения чему угодно. Вы стараетесь, как можете, подражая тому, что вам показывают. У вас начинает как-то получаться. Вы продолжаете осознанно или нет впитывать информацию из окружения. И в один прекрасный момент этого оказывается достаточно. Интересно сравнить Эль Греко (1541–1614) не только с искусством Византии и Высокого Возрождения, но и с маньеристом, который пытался решить ту же задачу. Эль Греко разминулся с ним во времени и пространстве, но видел его работы в Риме. Речь, конечно, о Пармиджанино (1503–1540), который также пытался стать новым крупным мастером в Риме. Но отступил не в испанский Толедо, а на родину в Парму. Такой же гордец, правда претендовавший не заменить фреску Микеланджело
, а стать «новым Рафаэлем», Пармиджанино точно так же пришел к созданию мира – рафинированного и интеллектуального, к святости с тонкими пальцами и вытянутыми до гуманоидности пропорциями. «Элитарность», «не для всех», «слишком хороши для этого мира» – подходящие описания для персонажей обоих художников.
