— Героином, что ли?
— Нет. Это скорее морфий. Маковый сок переваривают, и им двигаются.
— И сколько так можно?
— На системе? Долго. Ну как долго? Двадцать лет так можно.
— А героин?
— На системе? Нет. Ну пять-семь лет — и все. Кирдык. Так вот, я им даю повара и говорю: «Вот повар, машина, документы, ключи. Меня не трогайте».
Ладно, лежу в ванной на кумарах. Этих нет. Где шарахаются? Врывается варщик. Рожа белая, губы трясутся. У меня, грит, в квартире двое с остановкой сердца. Ну, говорю, повар, если они помрут, ты покойник. Короче, прыгаем в машину — и к нему. Приезжаем. Двое лежат. Лица цвета сырой земли. А лежат, субчики, на полу голова к голове. Слышу, один хрюкнул, другой хрюкнул. Ага, думаю, живы еще. Что делать? А они за сто кило каждый. Покидали их в машину и повезли в наркодиспансер. А уже ночь. Часов двенадцать, больше. Приезжаем — все закрыто. Долблюсь в двери, окна. Появляется такая крыса в окошке. Я ей: родная, там двоим плохо, передоз, помоги! Ага, говорит радостно. Щас. Она исчезает, окно закрывается. Я понимаю, что сейчас она вызовет мусоров. Что делать? Тихо-тихо назад в машину, несемся в городскую больницу. А там что ты будешь делать — аж четыре уазика мусоров. Видать, случилось что-то.
«Ну, говорю, повар, молись». Решил повезти их к морю.
— Зачем?
— А куда их девать? А тут вода. Думаю, обмою, может быть, поможет. А если нет, так хоть чистые будут. Ха! Положил я их на песочке. Лежат, сердешные, рядышком. Море. Луна. Вдруг один кашлянул и — чудо — очнулся. А за ним и второй. Знаешь, что сказал тот, кто первый оклемался?
— Что?
— Дай бог счастья тому, кто такой кайф неземной сварил. Повар аж двумя руками перекрестился.
— …и наколол он себе погон полковничий прямо на пятке. Мол, топтал я вас всех мусоров и прочие «автоматные рожи».
25 августа. Позавчера отжался за час 310 раз — нет предела совершенству. Ждет меня тюремная болезнь — раскаченный торс на рахитичных ногах.
Лицо у гагауза было, как у ожившей статуи с острова Пасхи.
Такой сюжет. Герой Алкид. Город-государство. Правит Эврисфей. Страна нуждается в герое. Только герой может спасти от невероятного количества проблем. Эврисфей труслив до чрезвычайности. Боится и повелевает Гераклами через вестника Копрея. Геркалов два брата — Алкид и Ификл. Как только появляется герой, Эврисфей впадает в трусливую истерику и отсылает Геракла Алкида на подвиг. Куда угодно, лишь бы подальше от города.
Время от времени Алкид возвращается назад с трофеями. Происходит бурная реакция на героя и его трофеи. И его тут же отсылают на очередной «срочный подвиг».
Страна не может жить без героя.
Герой не может жить без подвига.
Подвиг совершается там, где происходит трагедия, катастрофа.
Страна не может жить без катастроф.
Живой герой, живущий среди нас — неубедительно. Отсутствующий, а лучше мертвый — значительно, назидательно, убедительно.
— Да мы на этом герое верхом все и выезжаем. Отними у нас этого героя — и что останется? Что мы без героя? Пустое место. Что вы умеете делать? Ничего. Считай, одними его подвигами и живем.
— Как вернулся? Когда? Неделю как дома? Сошли все с ума. Немедленно, сиюминутно отослать на подвиг.
— Так некуда. Все вроде уже сделал. Всех уже победил. Всех почикал.
— То есть как это всех?! А эту, как ее, гидру?
— Умертвил.
— А этих, как их, птиц стимфалийских?
— Перебил.
— Всех? Их же там было много.
— Всех до единой.
— Что, неужели прямо-таки всех-всех?
— Так точно, до одной.
— Тогда, так. Связаться с соседними государствами. Что у них? Нет ли каких-нибудь подходящих катастроф, бед, трагедий? Может, какой спасительный злодей где завелся? Гефест с ним, пусть не подходящие, а самые какие-нибудь.
— Связывались. Нет.
— Что за гефест такой!
— Тогда придумайте, создайте сами что-нибудь. Проявите творческую выдумку. Герой простаивает без героизма. Абсурд: герой есть, применения ему нет. Нас же не поймут за границей!
Холод, снегопад,
Так Весна ленилась,
случилось,
Что сердце невпопад
Забилось.
Или усталость и болезнь —
Картинка февраля?
А календарь полез
Почти в апрель.
Ах, этот враль —
Бумажный календарь!
Капели трель,
Все ждут, термометр кляня,
Уж очень утомили холода.
Я радуюсь продленью дня,
И с нетерпеньем жду, когда
Судьба посмотрит на меня.
7 марта. В суде обнаружился подлог. Адвокатское соглашение оказалось липовым.
Судья:
— Хотелось бы теперь в конце нашего судебного заседания выяснить дату назначения следующего. Сторона обвинения.
Поднимается прокурор, упирается кулаками в стол, наклоняет голову и начинает формулировать. Тут вспоминается проигрыватель пластинок. Они работали на 16, 33, 45 и 78 оборотов. Вот если взять пластинку, рассчитанную на 33 оборота в минуту, и запустить ее со скоростью 16 оборотов, что получится? Речь нашего прокурора. В конце его убийственно медленной речи выходит, что дата — следующий вторник.
Судья:
— Защита.
Адвокат:
— Да.
Подсудимый:
— Да, ваша честь, при условии, что нас привезут. Если нас привезут на суд, то да.
И тут судью прорвало:
— Хочу заявить касательно предыдущего безобразия. Секретарь, печатайте. Вы еще не знаете фамилию Никитин, так вы ее узнаете. Я не позволю издеваться над собой. Если кто-то может позволить (это что, в мою сторону, что ли?), а я не позволю… Ставлю в известность и прошу принять незамедлительные меры в связи с повторным злостным срывом судебного разбирательства из-за халатности и явного заволокитчивания дела в связи с намеренной недоставкой подсудимого в зал заседания. Также незамедлительно довести до сведения мое заявление до министра внутренних дел и городского суда… У меня погоны полетят. Они еще узнают фамилию Никитин.
Он еще долго разорялся, грозно и бестолково, так как ни прокурор, ни адвокат, ни рядовые конвоя, ни, тем более, подсудимый к этой ситуации отношения не имели. С таким же успехом судья мог все это кричать дома в унитаз. Интересно, после этого он прославился?
14 марта. Страшное, страшное предзнаменование, горит Манеж. Двести лет простоял, а сейчас, в день выборов Путина, горит, и потушить его не представляется возможным. Раньше такое явление, да еще в такую дату, могло повергнуть в шок всех. Сейчас же… «Курск», Останкинская башня, аквапарк, Манеж, взрывы в метро, война в Чечне — застыли, устали, уснули люди. Все пофиг! Страшно, страшно! Что впереди? Мрак, чернота, пустота, и из черноты надвигается ужас, тупой и неотвратимый. Как завороженные дудочкой крысы, вереницей, друг за другом идут люди навстречу этому ужасу. Играет дудочка, даже не дудочка, а электронная запись, флешка в проигрывателе. Путин держит проигрыватель в руках и уверенно шагает, не зная пути и ничего не слыша и не видя. Сам он, что ли, заворожен этой музыкой? Беспечный. Первый же рухнешь с обрыва или утонешь в болоте. Путин — Беспутин.
