Я просмотрела форумы самоубийц на планшете, потому что мне часто становилось спокойнее, когда я читала о бедствиях других людей и отвечала на вопросы. Но не сегодня.
В конце концов я сдалась. Признала свое поражение и направилась наверх, чтобы переодеться, прежде чем выйти из дома.
* * *
Ветер ударил в лицо, словно пытаясь надавать отрезвляющих пощечин, а потом стал кружить вокруг головы, мотая собранные в хвост волосы туда-сюда. С прошлого раза я запомнила, как холодно здесь может быть даже в августе, поэтому взяла с собой пару узорчатых перчаток и шарф к ним в комплект. Стояла, крепко держась за ограждение в двухстах футах над автомобильной парковкой.
Отель «Хартли» неприятно выделялся на фоне центра Нортхэмптона, сколько я себя помнила. Уродливое двадцатипятиэтажное здание можно было игнорировать, только идя мимо него с закрытыми глазами. Я незаметно прошла через отделанный красным деревом вестибюль к лязгающему лифту и поднялась на верхний этаж. Потом пришлось подняться по грязной лестнице, освещенной лишь зеленым светом знака «Аварийный выход», и только тогда я оказалась перед дверью на крышу.
Об этой двери рассказала пятая кандидатка, Элинор. На том самом месте, где я стояла сейчас, она вскарабкалась на перила и рухнула вниз. Теперь я время от времени использовала это место, чтобы проверить, нужна ли еще в этом мире. Я навалилась на ржавое ограждение, и если бы металлические прутья прогнулись и лопнули, то сама судьба решила бы, что мое время вышло. Но раз уж я осталась, значит, у бога еще были на меня планы – избавлять мир от тех, кто уже не мог быть счастлив.
Иногда бывало так – особенно после того, как отобрали Генри, – когда мне было бы проще всего слишком сильно перегнуться через перила и предоставить гравитации сделать свое дело. Элинор позволила мне услышать ее последний хриплый выдох, прежде чем скончалась от удара о землю. Единственным, что мешало мне сделать то же самое, был мой якорь – и понимание того, что никто не услышит мой последний вздох. Это было бы напрасной потерей.
С самого детства я считала, что самый прекрасный звук в мире – последний вздох человека. Уникальный, неповторимый, отмечающий переход из этой жизни в следующую. Потратить время на работу с кандидатом, подкрепить его решение умереть, придать ему храбрости, а потом в награду услышать последний вздох… это опьяняло меня. Подобное невозможно воспроизвести иным способом. Впервые я услышала такой вздох, когда он слетел с уст моей матери.
Наследственная предрасположенность к раку, едва не убившая меня год назад, лишила мать жизни, когда ей было всего тридцать два, – а мне одиннадцать. В течение долгих дней в ее комнату имел право заходить только отец – да еще медсестры из благотворительной организации Макмиллана, приходившие два раза в день.
Отец хотел как можно дольше скрывать неизбежное от меня и младших сестер, Сары и Карен. Поэтому нас изгнали из родного дома и поместили в гостеприимную семью Мэббатов, жившую чуть дальше по нашей улице. Но время от времени я пробиралась домой, чтобы навестить маму, хотя та почти все время спала. В ее последний день я спряталась в гостиной нашего коттеджа и ждала, пока отец выйдет в туалет, потом пробралась в мамину спальню и заползла под кровать. Так я могла быть близко к ней, не видя истощенного тела и изможденного лица.
Тело едва заметно приминало матрас надо мной, но я проследила очертания этой вмятины пальцами. Мамино дыхание сделалось громким и затрудненным, потом она вдруг издала громкий хрип, словно ее душили, – а потом наступила тишина. Я слышала, как отец спустил воду – как раз в тот момент, когда мама выдохнула в последний раз. Это был долгий, протяжный и тихий выдох, показавшийся мне мягким, точно вата. Я почувствовала его всем существом, словно по позвоночнику пробежала молния, вызвав покалывание во всех нервных окончаниях. Мне казалось, что если я вытяну губы и сделаю вдох, то смогу поймать ее последний выдох и навсегда удержать внутри.
Но момент единства был слишком краток, потому что отец вернулся, обнаружил ее мертвой и упал на колени, зарыдав от чувства вины за то, что позволил ей умереть в одиночестве. Я не созналась в том, что присутствовала, и не шевелилась, пока он не ушел, чтобы вызвать помощь.
Лишившись любимой жены, отец не знал больше, как быть отцом – и вообще человеком. Казалось, само его тело сплющилось под тяжестью скорби. Ему было недостаточно видеть, что образ умершей живет в трех его дочерях. В последующие годы депрессия становилась глубже, и я вместо мамы взяла на себя хлопоты по дому – мыла посуду, стирала одежду, драила сантехнику и читала младшим истории перед сном.
С каждым днем отец все реже мылся, менял одежду и выходил из дома. По ночам я лежала в постели, слушая, как он бесцельно расхаживает по дому или допоздна смотрит телевизор, пока наконец не засыпает.
Иногда, когда в коттедже царила тишина, а я была одна, я закрывала глаза и вспоминала, как звучал мамин последний вздох, – и это делало нас ближе, чем вообще возможно для людей. Как я жаждала снова услышать что-либо подобное!
Постепенно я стала отдаляться от младших сестер, потому что каждый день ходила в школу, а они оставались дома с отцом. На некоторое время начало казаться, будто они добились того, что не удалось мне, и вытащили его из темной ямы своими рассказами о воображаемых чаепитиях и пикниках в саду.
– Что делаешь, папа? – спросила я его как-то днем в субботу. Он стоял у кухонного стола и что-то давил на разделочной доске обратной стороной ложки.
– Не поможешь мне? – он тепло улыбнулся и передал скалку. Никогда не забуду эту улыбку, потому что она сияла и в его глазах. Впервые я видела ее с момента смерти мамы. – Мне нужно, чтобы ты растолкла таблетки в порошок, ссыпала в кувшин и как следует размешала.
Он дал мне пригоршню таблеток. Я была слишком рада тому, что чем-то могу ему помочь, чтобы спросить, для чего мы это делаем. Когда закончила, отец выщелкнул еще несколько таблеток из другого блистера – такие он держал на прикроватном столике, чтобы лучше спать. Мы и их растолкли. Молча работали вместе – он ложкой, я скалкой, – не говоря друг другу ни слова, но я чувствовала, что все в нашем мире вот-вот изменится к лучшему. Я была вознаграждена за свое терпение – папа возвращался ко мне. Когда таблетки закончились, мы ссыпали маленькую горку порошка в кувшин. Папа налил туда же полторы пинты полуобезжиренного молока, несколько ложек сахара и добавил земляничного сиропа для приготовления коктейлей.
– Девочки, идите выпейте молока, – позвал он. Карен и Сара примчались из сада и присоединились к нам, взгромоздившись на деревянную скамейку возле кухонного стола. Отец разлил молоко по трем стаканам, и я протянула ему свой пустой стакан.
– Ты уже большая, – возразил он. – Возьми лучше «Кока-колы».
– Странный вкус, – пожаловалась Сара, но отец проигнорировал ее слова и улыбнулся мне. Мне нравилось участвовать в этом розыгрыше, хоть я и не понимала, в чем суть.
– Можно мы пойдем играть в сад? – спросила Карен, осушив стакан.
