— А ты горячая штучка, Шарлин.
— С вервольфами и выть научишься, — цитирую я старинную поговорку.
— Я включу звук, — обещает этот недоделанный альфа. Теперь его голос звучит глухо, но более собрано, по-деловому что ли. — И у тебя действительно будет лучшее место во время их боя. Но ты не станешь бросать трубку. Бросишь — и изображение станет тебе недоступно.
— Договорились, — отвечаю, особо не раздумывая, и в ухо тут же ударяет властный, но почти родной голос моего волка.
— …убеждена, что ты знаешь все о таких, как она.
— Имани, — поправляет Хантер. Его голос спокойный, расслабленный, но я прекрасно знаю, что это совершенно ни о чем не говорит — он умеет мастерски перевоплощаться. — Я называю их имани.
— Мне плевать на других, меня интересует только Шарлин и ее благополучие.
— Плохо интересует, раз ты посадил ее в башню и решил защищать от любой информации. Даже полезной. Даже той, что может спасти ей жизнь.
Я даже через камеру чувствую сгущающееся между вервольфами напряжение.
— Ее жизни ничего не угрожает.
— К сожалению, угрожает. Моя мать умерла при родах, но она не исключение. Я нашел несколько упоминаний об имани, все они погибали либо в попытках выносить младенца-вервольфа, либо чаще в момент его рождения. Человеческое тело, даже тело имани слишком хрупкое, поэтому мать отдавала все силы ребенку. Конечно, он рождался очень сильным, и это того стоило.
Мне кажется, я падаю, проваливаюсь куда-то глубоко-глубоко, хотя по-прежнему сижу на диване. Но слова Хантера въедаются в сознание, и вместо паники меня охватывает какая-то нездоровая злость, хочется рычать на него. Какого беса он все время лезет в мою жизнь?!
Когда в наушниках слышится рычание, сначала я думаю, что оно принадлежит мне. Только спустя мгновение до меня доходит, что это рычит мой волк.
— В истории упоминается всего два случая рождения полукровок, с тобой — три. — Я далеко не сразу осознаю, что это говорит не Хантер, а Доминик. — Но мне прекрасно известно, как пишется история, поэтому я предпочитаю доверять, но проверить.
— Ты знаешь об этом?
— Конечно. С тех пор, как я узнал о ее беременности, у меня целый отдел занимается тем, что день и ночь ищет любые упоминания этих имани.
Если я могла удивиться еще больше, то только что это сделала. Не просто удивиться, после слов Доминика у меня груди растеклись тепло, и одновременно захотелось настучать ему по голове. За то, что столько для меня делает и при этом ни о чем мне не рассказывает. Вот как с ним бороться?!
— Нашли только о смерти? — усмехается Хантер, а внутри меня зарождается утробное рычание.
— Пока. Это та таинственная информация, которую ты хотел передать через Венеру? Напугать Шарлин еще больше?
— Я планировал рассказать ей об одном условии, которое может спасти ей жизнь.
— Расскажи мне.
Я даже придвинулась ближе к экрану и затаила дыхание.
— Нет, — отрезает он. — Она узнает это от меня или не узнает вовсе, но тогда ее смерть будет на твоей совести, Экрот.
— Если бы мы не выходили на волчий ринг через несколько минут, я бы вызвал тебя вновь.
— Значит, прекрасно, что ты уже это сделал, а я принял вызов.
— Зачем тебе это? Этот бой.
— Это моя месть вашей стайной семейке.
— Ты не имеешь никакого отношения к моей стае, Бичэм. Твоя биологическая мать не была любовницей моего деда.
— Но это не помешало ему ее трахнуть.
— У него была женщина, его пара. Ему больше никто не был нужен. Кто-то из твоих родителей солгал.
— Или лжешь ты.
— Увидимся на ринге.
Экран погас.
Не будь предыдущих сюрпризов со звуком, я бы, наверное, взревела волчицей, а так лишь крепко сцепила зубы, чтобы не высказать Кампале все, что я о нем на самом деле думаю. Не то чтобы я этого стеснялась, просто хотела, чтобы этот шутник показал сам бой. Если у него камеры в раздевалках стоят, то наверняка на ринге тоже.
— Как же обещанное место в первом ряду? — поинтересовалась спокойно, когда смогла подобрать цензурные слова. — Или у тебя технические неполадки?
— Думаю, стоит ли допускать беременную женщину к такому кровавому зрелищу.
— Будто тебя волнует мое здоровье.
— Волнует, Чар, еще как волнует. Когда эти два волка сцепятся и сдохнут в этой битве, ты и твой ребенок достанетесь мне. Я позабочусь о вас и воспитаю сильнейшего альфу. Непобедимого. Того, кто подогнет под себя все стаи. А я буду его любимым папочкой.
Судя по всему, неполадки у него не технические, а с головой! Потому что он еще больший психопат, чем я думала. Больной ублюдок!
От таких откровений захотелось бросить трубку, а потом еще и помыть руки и уши, но я сдержалась. Так я не помогу Доминику. И себе тоже не помогу.
— Ты слышал их разговор. Не факт, что я вообще смогу выносить ребенка.
— Ты постараешься, а потом отправишься следом за Экротом.
Меня замутило не столько от его слов, сколько от спокойного скучающего тона, будто Кампала вслух размышлял, что бы ему съесть на обед, а не о смерти, моей и моего волка.
Я заставила себя выдохнуть, потому что фантазии этого больного ублюдка не имели никакого отношения к реальности.
— Зачем напрягаться с ребенком, у тебя уже есть могущественный сын имани. Чем тебя не устраивает Хантер? Вы же союзники.
— Союзники. Поэтому он поможет мне избавиться от Экрота.
— А что потом?
— Ты действительно хочешь это знать?
Нет. По сути, мне плевать на Хантера, наша дружба закончилась на том, когда я узнала, что он меня использовал. Но мне совершенно точно не наплевать на Доминика.
— Покажи мне бой, — приказываю я. На мысли о Доминике в меня втекает холодная уверенность. Такая, с которой можно идти напролом. — Я все равно буду волноваться, возможно, даже сильнее, если ничего не увижу, и тогда тебе придется распрощаться с планами насчет преемника.
— Не могу отказать, когда женщина просит, — усмехается он, и в наушники ударяет гул, похожий на рычание толпы, собравшейся на стадионе во время футбольного матча или концерта суперзвезды.
На этом сходство заканчивается, потому что это не стадион. Мне приходится развернуть окно на весь экран, чтобы рассмотреть происходящее с девяти разных ракурсов. Девять камер устремлены на без преувеличения огромный ринг, похожий на поляну. С одной стороны песок, кое-где островки вытоптанной травы, высохшие бревна и камни: крупные и поменьше. Все это утоплено внизу, чтобы зрителям было все хорошо видно, а зрителей здесь много. Мужчин, женщин, людей и вервольфов. Казалось, каждое место резко уходящих вверх рядов занято. Возбужденными, взбудораженными, предвкушающими яркое зрелище зрителями.
