Этого момента ленинцы только и ждали. Теперь они могли действовать открыто. Им оставалось только тряхнуть «державное древо», стараниями самого Керенского превратившееся в голую мачту, чтобы честолюбивый лилипут, уцепившийся за ее вершину, шлепнулся на землю, распластавшись на ней со всего размаха, как тряпичная кукла.
Характерно, что не один Керенский, обладавший лишь ограниченным, узкопартийным кругозором, но и более его образованные главари и лидеры кадетской партии так попались впросак и уже только после большевистской экзекуции поняли то, что обязаны были понимать ранее, чем устремляться на публичную политическую арену и революционирование страны.
Я имею в виду, как пример, лекцию, читанную Родичевым в Киеве (пока еще туда не добрались большевики) на тему о том, что народ наш еще недозрел до вершин идеалов российской интеллигенции, почему и получился в итоге бессмысленный и жестокий бунт, а не планомерное освободительное движение.
Уже одна, почти повальная крепость задним умом – характерный признак для суждения о той интеллигенции, которая устремилась созидать новую Pocсию. Заоблачные высоты ее идеалов всегда мешали ей наблюдать действительность. Она считала ретроградом каждого, кто, отличаясь большею вдумчивостью, не хотел слепо следовать за нею искать спасения в революции…
И вот она дождалась ее. И очутилась тотчас же в положении гоголевской унтер-офицерской вдовы, которая «сама себя высекла».
Но большевистское засилье доказало только одно: что твердая, абсолютно твердая власть необходима России и что наша интеллигенция, весьма талантливая в качестве «оппозиции», никуда не годится в качестве творческой, правящей силы.
Поглядите хотя бы на нашу «буржуазную» бесспорно (талантливую) печать после февральского переворота. Все, или почти все, превратились разом в демократических республиканцев, да и каких ярых, непреклонных. Ни малейшего соображения о том, что в сознании народа пустое место царя означало вообще пустоту, из которой вполне естественно выскочил дьявол большевизма.
А все эти Родзянко, Гучковы, Милюковы, потерявшие голову и не усадившие, хотя бы насильно, Михаила на престол.
Тогда была бы еще борьба, может быть, также кровопролитие, но гораздо менее для России позора, страданий и унижения, чем выпало на ее долю теперь.
Я убежден, что клич нового царя с реальной, немедленно осуществленной программой настоятельных аграрных реформ сплотил бы сильную партию и в войске, и в простом люде, в глазах которого с падением царя рухнуло все земное и небесное и воцарилось одно дьявольское.
Но все умывали руки, спасая только себя, выставляя на общественный показ жалкого дергуна Керенского в качестве спасительной революционной эмблемы.
Ему же решили взвалить на плечи тогу «диктатора», когда уже бессилие спасительной революции ярко обозначилось. А у будущего диктатора уже давно кружилась голова от упоения властью и собственного бессилия…
* * *
На протяжении всех восьми месяцев Керенский не принял ни одного верного, смелого шага, ни проблеска такта и властного чутья. Он не потерпел подле себя ни одного выдающегося, энергичного человека. Собрал со всего света оторванных от России и ее интересов беспочвенных революционеров, насытил партийными друзьями все щели правительственных комиссий и канцелярий, стяжал громовые рукоплескания на подмостках всех столичных театров и лопнул, как мыльный пузырь, каковым он был в действительности.
И эта-то, потешная «государственная» фигура стоила России столько крови и унижения, столько бедствий.
От него реально остались России в виде плодов «бескровной» революции только потоки горячей невинной крови и «отмена смертной казни» на бумаге да «еврейское равноправие» с последующим «штыком в живот» для всей российской, в том числе и еврейской, буржуазии.
Не в счет программы, общее разграбление, унижение и паралич моральных ценностей Pocсии.
И этот человек не расправился с самим собой в сознании всей глубины своей заслуги перед родиной. Нет, он благополучно улизнул из большевистских лап, которые душили всех невинных направо и налево, улизнул мастерски, как умеют укрываться только преступники, либо входя в стачку с блюстителями порядка, либо переодетые, проживающие по подложным паспортам.
Костюмироваться по-маскарадному Керенский вообще любил и был на это мастер.
Как мне в свое время передавали, он однажды в Масленицу явился в квартиру одного думца, где собрались гости, в облачении древнего римлянина времен республики, с мечом в руках. Все нашли, что в шлеме, из-под которого торчали его характерно-растопыренные уши, и с мечом в руках, на своих тонких ногах, он весьма удачно выразил стойкую храбрость русского революционера.
Позднее ему пришлось маскироваться уже не по случаю Мсленицы.
Поцарствовав недолго в рабочей куртке, во имя углубления революции, и затем в походной форме потешного «главнокомандующего», он бежал из Зимнего дворца, как утверждали, в платье и в головной косынке сестры милосердия, что при его брито-бесцветной физиономии дало ему возможность благополучно скрыться. В каком костюме он впоследствии удирал от большевиков за границу, мне в точности неизвестно.
Лишь бы это удачное бегство не выпало ему в награду за своевременное благополучие самого Ленина, когда последний должен был быть безотлагательно арестован, чтобы предстать на суде в качестве неприятельского агента.
Был момент, когда я всеми силами был готов поддерживать Керенского. После отречения Михаила Александровича и распыления Государственной думы поневоле приходилось все надежды возлагать на него одного.
В бытность его министром юстиции я старался не колебать его авторитета в надежде, что он постарается справиться со своей нелегкой задачей, а когда он ездил на фронт бодрить войска, выражал ему свое сочувствие. Я еще хотел верить, что он найдет момент, забыв узкую партийность, подумать о Pocсии и поставить ее на ноги.
На первых порах и вплоть до ареста Корнилова ему представлялось для этого несколько прекрасных случаев.
Но тупая недальновидность революционного послушника, каким он был во всю свою предыдущую карьеру, дала ему возможность уподобить свою участь лишь участи самозванца, выброшенного из Кремлевского дворца, так же стремительно, как был выброшен он из Зимнего дворца, куда забрался не по праву, не проявив ни черточки приличного для такой обстановки величия.
Уже в качестве министра юстиции он повинен в тяжком бездействии власти, когда тонеры большевизма еще сами давались ему в руки, как наемные агенты и ставленники воющей с нами Германии. Когда же, добравшись до главнокомандующего и председателя Временного правительства, он помешал генералу Корнилову исполнить свой патриотический долг, с решительным ударом по анархии он прочитал себе отходную.
Сейчас для России Керенский – только зловещий призрак страдальческого горячечного бреда. Для будущего историка России яркая эмблема бессилия и растерянности в трагическую минуту ее ответственного исторического бытия.
