– Нет. Вы будете жить сто лет и больше.
Наш разговор оборвался. В операционную два санитара вкатили коляску. На ней лежал человек в окровавленной одежде. Он глухо стонал и выкрикивал лишь два слова:
– Картечью! Заряжай!!! Картечью!!!
Меня отвезли в палату…
Шли дни. Боль в животе утихла, но температура все еще держалась высокая, и мне не разрешалось вставать.
Во время утреннего врачебного обхода один из раненых попросил врача выписать его в часть. Врач ничего не ответил ему, но, как только обход кончился, к раненому подошла палатная сестра:
– Вот неугомонные эти фронтовики! Не успеют по-настоящему очухаться от удара, как опять готовы в драку лезть.
– А ты, сестрица, не брани нас, мы спешим закончить скорее войну, – задумчиво сказал пожилой боец с повязкой на голове, мой сосед. – Соскучились мы по родному краю, по запаху свежей борозды, по хорошей песне. Ох! Если бы ты, сестренка, знала, как здорово в поле поют наши новгородские девчата. А ты говоришь – лежи, слушай радио и обрастай жиром. Нет, сестрица, солдатское сердце тогда успокоится, когда поставят винтовки в пирамиду.
Мой сосед лежал на спине, заложив левую руку за голову. Правый рукав его рубашки был пуст. Он задумчивым взглядом смотрел куда-то вдаль.
* * *
Через 20 дней меня выписали из госпиталя. Прежде чем уйти на передовую, я зашел навестить сына. Володя подрос и не по годам возмужал. Он знал, кто обстреливает город и куда нужно укрываться во время обстрела, что есть где-то Дорога жизни, по которой привозят детям и взрослым хлеб и сахар. Он спрашивал меня:
– А скоро, папочка, уйдут домой немцы и мы с мамой будем дома жить?
– Немцы, сынок, сами домой не уйдут, им надо дорогу показать.
Я заметил с удивлением, что сын прижимал к ладони левой руки три пальца.
– Володя, что ты прижимаешь пальчики? Рука болит?
– Нет, не болит. Это я считаю, когда ко мне бабушка Катя придет. Я хочу, чтобы и мама пришла, а она не приходит.
– А разве к тебе мама Зина не приходила?
– Приходила, но редко, а я хочу, чтобы она все время со мной была.
Володя показывал мне свои игрушки, познакомил со своей доброй няней. Мы вдвоем погуляли, вместе пообедали. Остальные осиротевшие дети, подойдя ко мне, положив ручонку мне на плечо или прислонив головку к моей руке, с жадностью вслушивались в каждое мое слово, глядя мне в глаза. Затем, понурив головку, отходили, брали игрушки и издали наблюдали за нами… Володя лег спать, не выпуская моей руки. Я поцеловал спящего сына и пошел навестить тетю Катю, но ее не было дома. Оставив для нее записку и деньги, я ушел на передовую.
…Встреча с фронтовыми друзьями была горячей. Найденов все совал мне в руки до отказа наполненный душистой махоркой кисет:
– Кури, хороший табак. Ух, какой забористый!
Зина нетерпеливо расспрашивала о Володе.
Вечером я вместе с Найденовым вышел в траншею. Нужно было подстеречь немца, носившего ужин кому-то из своих офицеров в крайний блиндаж у разрушенного кирпичного дома на окраине города Пушкина.
Июньский день угасал, наступала тишина. Глядя с Пулковских высот на Ленинград, мы увидели нечто необыкновенное: город то погружался в пучину тумана со всеми куполами и трубами, то вновь всплывал на поверхность и, как огромный корабль, куда-то плыл…
Фронтовая ночь с непрерывной перестрелкой и перебранкой с немцами незаметно прошла. Взошло солнце, и тут где-то недалеко прозвучал орудийный выстрел. Не успели мы определить, кто стрелял, как пришел артиллерист Корчнов.
– Семен, это ты стрельнул? – спросил Найденов.
– Я, а что?
– Эх ты, неугомонная башка! Ребята только прилегли отдохнуть, а ты тут как тут со своей хлопушкой.
– Это, брат, не хлопушка, – обиделся сержант, – а что ни на есть настоящее 45-миллиметровое орудие!
– Шуметь можно, а толк какой?
– Как! – вспылил артиллерист. – Да что ты понимаешь в нашем деле? Издалека не сделать того и 120-миллиметровым орудием, что я из этой малютки прямой наводкой натворю. Надо кумекать. – Корчнов схватил за руку Найденова: – Иди, покажу тебе.
Пройдя несколько траншейных поворотов, артиллерист остановился и показал рукой на глубокую воронку в бруствере немецкой траншеи: там у гитлеровцев была огневая точка.
– Видишь? Это я ее ночью приметил, а сегодня спозаранку в расход списал. А ты говоришь, что попусту шум подымаю, солдатам спать мешаю. Вишь, какое дело получилось, одни обломки валяются, – не без гордости заявил Корчнов.
Из опыта войны я и Найденов знали, что выстрел Корчнова был для нас бесполезен. Та огневая точка противника, которая уже обнаружена, не опасна: она постоянно находится у нас на прицеле. Разрушать ее нецелесообразно, потому что враг вместо нее построит где-то новую, найти которую куда труднее, чем разрушить найденную. Но я промолчал. Хотя не всякая инициатива приносит пользу во фронтовой обстановке, гасить ее нельзя.
– Славный выстрел, ничего не скажешь, – сквозь зубы похвалил Найденов артиллеристов. – А иной раз стреляют, стреляют – и все мимо, такое зло берет, что готов прибить такого стрелка. А этот выстрел, что называется, снайперский!
– Это верно, всяко и у нас случается, – согласился корректировщик, почесывая затылок.
Через наши головы одна за другой просвистели вражеские мины.
– Злятся, думают нащупать нашу пушку, да где там, она у нас в надежном местечке укрыта.
Для осторожности мы зашли в пулеметный дот.
– Сеня, где это ты пропадал, что к нам не показывался? – поинтересовался пулеметчик Максимов.
– Поцарапало малость, пару недель в госпитале провалялся.
– А где это тебя угораздило?
– Да на обороне 1-го батальона. Я с ребятами один дотик немцев обрабатывал: заметили, черти, обстреляли, ногу поцарапало.
– А я думал, что ты на другой «курорт» махнул, – осторожно вмешался в разговор Найденов.
– Будет тебе, Сережа, «курортом» попрекать. Сказал в шутку, а ты глаза колешь. Скажи лучше, как вы отличаете друг от друга немцев, когда говорите: убил наблюдателя, связного или офицера?
– Офицера, – ответил Сергей, – по физиономии сразу отличишь от солдата: морда холеная, а глаза злые; в траншее появится – часовые крик поднимают, тогда только гляди, где каска высунется. А наблюдателя ищи где-нибудь у мотка проволочного заграждения или среди ржавых банок на бруствере. Найти его очень трудно. А связной – это ходячая фигура, его подкараулить легко.
– А кто это у нас одноглазый снайпер, ты знаешь? Говорят, он солдат обучает, хотелось бы и мне поучиться у него.
Найденов украдкой от меня положил на губы палец, а глазами показал в мою сторону. Я сделал вид, что ничего не заметил.
