Первая неделя прошла быстро – даже слишком, по мнению Джорона. Погода оставалась хорошей, Восточный Шторм им улыбался, толкая корабль вперед. Миас приняла на борту супруг кораблей «Жестокая вода» и «Оскаленный зуб» – и Джорона поразило, насколько лучше становилась еда во время таких встреч – и рассказала им о своей уверенности в том, что аракисиан не станет их атаковать. И, хотя никто не подходил к нему слишком близко, оставаясь на значительном расстоянии от мощных плавников, смутная тень размером с костяные корабли двигалась в глубинах моря, создавая собственные течения, заставлявшие «Дитя приливов» раскачиваться и содрогаться. Мастер костей Коксвард заговорил о давлении на клей, удерживавший киль, который так и не высох до конца.
Но жизнь продолжалась. По утрам они работали с большими луками на основной палубе и средними на нижней, однако не стреляли, и Миас приказала использовать старую тетиву – она не хотела, чтобы случайно выпущенный болт попал в кейшана. Днем они тренировались с оружием. Куглин, хотя и оставался все таким же неприятным, знал свое дело, обучая детей палубы сражаться на земле. Они узнали, как следует держать стену щитов и действовать вместе. Ну а в остальное время им приходилось ухаживать за кораблем. Поднимать и сворачивать крылья, чинить одежду, приводить в порядок палубу, менять старые веревки; и все по очереди несли вахту под ярким сиянием Глаза Скирит и в бледном свете ее Слепого Глаза. И хотя периодически кто-то видел корабли и лодки на горизонте, складывалось впечатление, что Мать улыбается «Дитя приливов» и остальным кораблям, и им ни разу не пришлось вступить в сражения. Три черных корабля легко пожирали пространство, голова аракисиана постепенно приближалась.
Миас заставляла Джорона дополнительно тренироваться с курновом, а также фехтовать длинным, странным образом изогнутым мечом до тех пор, пока не объявила, что его умения стали «сносными». Она пыталась научить его тому, что называла самым полезным навыком владения курновом, «быстрое обнажение» – метод, при котором ты одним движением срываешь клинок с пояса, тут же переходишь в атаку и наносишь противнику удар в корпус. Однако у Джорона никак не получалось сделать все правильно, оружие застревало, или он мог отрубить себе ногу, будь клинок настоящим.
Однажды он не выдержал.
– У меня никогда не получится! – заявил он.
Джорон ожидал, что Миас станет его ругать, но она лишь взяла у него тренировочный клинок и еще раз показала, что следует делать.
– Когда возникнет настоящая нужда, хранитель палубы, у тебя все получится. – Она вернула ему тренировочный клинок. – Но дополнительные упражнения еще никому не вредили.
В оставшееся время Джорон успевал поить и кормить ветрогона, который не подавал признаков жизни, не дышал, и у него не прощупывался пульс. Ветрогон не испражнялся – за что Джорон был благодарен, – но от него не исходило запаха разложения. Иногда Джорон начинал думать, что это просто свойство ветрогонов – они ведь являлись совершенно необычными существами, – в другие моменты просто надеялся на лучшее. Джорон нашел способ качать ветрогона у себя на груди, осторожно опуская кусочки пищи в клюв или капая в него воду. И так день за днем, и постепенно горячий запах песка и ощущение хрупких костей под кожей перестали вызывать у Джорона отторжение, стали для него нормальными.
Он и сам не заметил, когда начал говорить с ветрогоном, едва ли сознательно, он просто сидел, поглаживал его шею, чтобы помочь глотать пищу, и рассказывал о своей жизни. Как он стал изгоем дарнов, потому что его мать умерла при родах и проклятие слабости заставило его жить в деревушке рыбаков. Как отец крепко его держал и прижимал к себе, когда он был маленьким, и Джорону казалось, будто он всегда будет в безопасности.
Он поведал ветрогону о том, что его мать вовсе не была слабой, поделился с неподвижным существом историями, которые отец рассказывал о ней, и как сияли его глаза, стоило ему заговорить о матери Джорона. Он вспоминал рыбацкую лодку и свою юность, и о том, как его отец голодал, чтобы Джорон научился читать. Все это он открыл маленькому и хрупкому телу ветрогона, а тот ни разу не прервал его, не ответил и не кивнул, что слышит и понимает. Но рассказы облегчали Джорону душу, так течение времени и журчание воды вдоль корпуса корабля помогали команде чувствовать себя лучше, и по мере того как они учились работать вместе, они все больше и больше ощущали себя флотом, и им казалось, что теперь они чего-то стоят.
В День Мужчин они наконец догнали голову аракисиана. Миас прекратила тренировки с луками, посчитав, что дозоры подготовлены вполне прилично, однако они продолжали работать с мечами и щитами. Когда «Дитя приливов» подошел к голове аракисиана, офицеры собрались на корме, младшие офицеры на передней палубе, а дети палубы – вдоль поручней и рангоута. И все смотрели на очертания огромного тела под водой.
Какого размера аракисиан?
Трудно сказать. Размеры существа были таковы, что у Джорона не имелось никакой возможности их оценить. Находился ли он возле поверхности или на значительной глубине?
Какого он цвета?
Голубая вода искажала картину. Под ее поверхностью все погружалось в тень и менялось. То был совсем не тот мир, где обитал Джорон. Как он не мог прыгнуть в небеса, так не мог и нырнуть в глубины – пока не настанет день приведения его приговора в исполнение, и он отправится на встречу со Старухой в ее черное жилище на дне океана.
Джорон различал лишь смутное мерцающее движение под поверхностью воды. Огромное мощное тело, возможно, сужавшееся к шее, а потом раздувавшееся снова. Сияло ли оно иногда? Жар, обрушившийся на Джорона, был почти невыносимым, а ведь полдень еще не наступил. То, что являлось головой, – тут Джорон не сомневался – становилось у́же и длиннее, переходя в огромный рот, подобный клюву, но он не мог даже предположить, какого он размера. Клюв черепа, который короновал «Дитя приливов», был не больше бедра Джорона, сужаясь до толщины его предплечья в конце тарана.
Вихрезмей был значительно больше.
– Я бы хотела встретиться с ним лицом к лицу, буде такое возможно, – тихо сказала Миас. – Но, возможно, мне придется удовлетвориться тем, что я видела его на глубине.
– Ты можешь попробовать приказать ему подняться на поверхность, – сказал Меванс, стоявший у нее за спиной.
– Я могу контролировать все, что происходит на палубе, Меванс, – ответила она, – но перед нами верховный дарн всего океана, и я сомневаюсь, что он меня послушается.
Джорон разделял ее желание. Если ему было суждено умереть на острове – а с каждым днем его уверенность в этом росла, – он бы хотел сначала увидеть аракисиана. Хотя, конечно, его желания интересовали великолепное существо не больше, чем желания Миас. Поэтому он стоял, мечтал и смотрел, как аракисиан скользит под водой – далеко или близко, или под ними.
– Он поднимается, – раздался старческий скрипучий голос у него за спиной.
Они повернулись и обнаружили Гаррийю в изношенной, как старая веревка, одежде.
– Что ты делаешь на корме? – спросила Миас.
