Ненадолго задерживаюсь на улице. Перед смертью не надышишься - вот уж никогда не придавала значения этой фразе, а тут она пришлась как нельзя более кстати.
Меня спрашивают, куда направляюсь, я что-то произношу, едва слыша саму себя. Указывают на лестницу, ведущую на второй этаж, и мне ничего не остаётся, как подняться по ней.
Здесь коридоры ещё более тусклые и безжизненные. Стены - грязно-жёлтые, со стоящими вдоль них дерматиновыми скамейками на тонких металлических ножках. И двери - одинаковые и обшарпанные, кое-где на них номера написаны на бумажках и приклеены на скотч.
Из нужного мне кабинета раздаются приглушённые голоса, я устраиваюсь на одной из лавок и жду, пока меня позовут на допрос. Или это будет не допрос? Никогда раньше не приходилось бывать в отделениях полиции по таким поводам. Может, тут сейчас всё развернётся в стиле американских боевиков, где играют в хорошего и плохого полицейского?
На одной из соседних скамеек сидит парень. Вольготно развалившись, будто он здесь надолго и вообще все кругом ему должны как минимум денег. Играет в телефоне и жуёт жвачку. Мне бы хоть толику его спокойствия и безразличия к окружающим.
Наконец из кабинета выходит сначала мужчина в форме, на лице которого - благодушное выражение, а следом выглядывает девушка. Я ей на вид и двадцати бы не дала, но, судя по кителю, застёгнутому на все пуговицы, и суровому взгляду, каким окидывает меня, именно она и есть майор Афанасьева.
- Вера Васильевна? - уточняет, но, не дожидаясь ответа, приоткрывает дверь шире. - Проходите.
В кабинете всё не настолько унылое, как снаружи. Даже имеется чайник на небольшом столе у окна, в который я и вцепляюсь взглядом, будто бы он - то единственное, на что вообще стоит смотреть в данную минуту. Всё потому, что понимаю - мне придётся контролировать едва ли не каждое своё слово и действие.
- Присаживайтесь, - указывает майор на стул возле своего рабочего стола, за которым и занимает место.
- Я не задержу вас надолго.
Устроившись на краешке, словно планирую сбежать в любую секунду, смотрю на Афанасьеву, которая деловито что-то пишет в блокноте, но молчу, не желая нарушать тишину, установившуюся между нами.
- Скажите, Вера Васильевна, вам знакома эта женщина? - неожиданно, так и не отрываясь от своего дела, спрашивает майор и кладёт передо мной фотографию Кристины. Спасибо Господу, не посмертную.
- Знакома, - выдавливаю из себя. - Мы встречались пару раз.
Афанасьева перестаёт писать и обращает взгляд на меня. Смотрит пристально и долго, и мне становится окончательно не по себе.
- Какими были обстоятельства этих встреч?
- Она приходила в офис, где я работаю.
- У вас были с ней конфликты?
Я вскидываю брови помимо воли, и слова, уже готовые сорваться с губ, так и остаются запечатаны молчанием. Всё потому, что моё «нет» может дорого мне стоить. Если майор в курсе той выволочки, которую я устроила Кристине в один из визитов последней в офис, выйдет, что я солгу.
- У меня не было с ней конфликтов, кроме того, что мне пришлось один раз выпроводить Кристину из офиса.
- Зачем вы это сделали?
Снова молчу. Рано или поздно речь зайдёт об Алексее, и я буду вынуждена снова подбирать слова.
- Из-за ревности.
Мой ответ достигает цели. Видимо, Афанасьева рассчитывала услышать совсем иное, раз так удивлённо смотрит на меня. Правда, удивление очень быстро сменяется безразличием, когда она снова начинает писать что-то в блокноте, но не укрывается от моего взора.
- Вы же знаете, что Кристину Павловну нашли мёртвой не далее как вчера утром?
- Знаю.
- Обстоятельства её смерти вам известны?
-Только из утренних новостей.
Моё сердце снова колотится о рёбра. Выйду из этого кабинета, и возьму отпуск у Семёнова. Месяца на три, чтобы наверняка. Потому что ещё немного и уйду от нервного напряжения на больничный.
- Какие отношения связывали Антонову с Казанским Алексеем Николаевичем?
- Кого?
- Кристину Павловну.
- Они были знакомы, кажется, в прошлом у них были отношения.
- Кристина приходила в офис к Казанскому?
-Да.
- Зачем?
- Я не знаю. Кажется, требовала от него денег.
- Кажется или требовала?
- Я не привыкла влезать в то, что меня не касается. Исходя из её угроз - требовала.
- Антонова угрожала Казанскому?
- Судом.
- На каком основании?
Чёрт. Я же просто не имею права говорить ни о так называемых побоях, ни об адвокате. Вообще ни о чём из того, что рассказывал мне Казанский.
- Я не знаю. Правда, не знаю. Просто угрожала, что подаст в суд. Но знаете, у меня папа тоже вечно такими словами сыплет. За ними ничего не стоит обычно.
Она снова опускает голову и продолжает что-то записывать, только теперь уже - на обычном листе бумаги, а я чувствую комок в горле, который не в силах сглотнуть. Судорожно пытаюсь вспомнить все вопросы Афанасьевой и все свои ответы на них. До буквы, до интонации. Где я могла ошибиться и сказать что-то не то?
- Сожитель Кристины Павловны уверяет, что Казанский неоднократно бил Антонову. Вы не видели следы избиений?
Вот оно - то, о чём говорил отец. Значит, он был прав, и за всем этим стоял мужчина. Только для меня это сюрприз, о котором я ровным счётом ничего не знала.
- Никаких следов я не видела. Напротив, Кристина была ухожена, одета с иголочки и выглядела просто прекрасно. Ну, кроме последнего раза. Накануне своей... гибели она была в офисе. Просила денег и сказала, что это вопрос жизни и смерти.
- Она просила денег у вас?
- Да. Меня это тоже удивило. Мы с ней не подруги, даже не знакомые. Но думаю, что она остро нуждалась в деньгах.
- Она озвучивала вам суммы, которые были ей нужны?
- Нет. Просто сказала несколько раз, что это вопрос жизни и смерти.
- И что вы сделали? Дали ей денег?
- Нет. Пару тысяч - всё, что у меня было. Но я думаю, речь шла совсем не о такой мелочи.
- Вы рассказывали об этом кому-нибудь?
-Только Алексею.
- В тот же день?
- Вечером, да.
- Где это происходило?
- У него дома.
- Он был один?
Снова поспешно прикрываю рот, когда наружу просится очередное «нет». Признаться сейчас майору в том, что у Алексея кто-то был, означает навлечь на него беду. А это последнее, что мне хочется делать в открывшихся обстоятельствах. Самым верным будет обдумать всё наедине с собой, а уже потом принимать какие-то решения.