- Я думала, папа догадается, что я здесь. Придёт и мы поговорим.
Интересно, была ли я такой же в семь лет? Кажется, совсем нет. Но как же на нас непохожи дети и сравнивать себя и их - глупо. Равно как и навязывать им то, что они категорически не желают принимать.
- Вы с папой обязательно поговорите. Только сейчас он придёт немного в себя. А пока поговорим мы с тобой.
-Ты будешь меня ругать?
- Не буду. Хотя, ты заслужила. Просто расскажу тебе кое-что, и ты сама решишь, будешь так дальше делать или нет. Идёт?
- Идёт. Но я уже всё равно, наверное, не буду.
-То есть, не рассказывать?
- Расскажи... пожалуйста.
Сделав глубокий вдох, смотрю на дочь, на лице которой написан искренний интерес. Тема Лины была табу в общении Алексея с Любой, и он истово оберегал этот секрет. Наверное, даже сейчас я не имела права вмешиваться в это и выдавать ту тайну, которая принадлежала не мне, но если гиперопека Казанского и дальше будет приводить к таким последствиям...
Когда родилась старшая дочь, наверное, только тогда я смогла прочувствовать весь ужас того, что пережил Алексей, когда не стало Лины. Вскакивала ночью даже когда Люба спокойно спала в своей кровати, проверяла, всё ли с ней в порядке. И сам Казанский тоже, видимо, делал всё, чтобы предвосхитить какие-то трудности, пусть порой это и доходило до абсурда. Но Люба, по крайней мере, имела право знать, почему так происходило, чтобы лучше понимать отца.
Опасаясь, что после обязательно отхвачу от Лёши, я начала медленно, взвешивая каждое слово, рассказывать:
-Ты уже наверное, знаешь, что мы с твоим папой познакомились за два года до того, как родилась ты. А до этого каждый из нас жил своей жизнью и даже не подозревал о существовании другого.
- Знаю. И папа сказал, что ты родилась, когда ему было десять лет. Потому он такой старый.
- Это папа так шутит. Ничего он не старый.
- Я ему так же сказала.
Люба с интересом продолжала слушать, пока я - продолжала подбирать слова.
- До того, как мы с твоим отцом познакомились, у него была своя жизнь. И в этой жизни... у него была дочь.
Я замолчала - Люба молчала тоже. Но по лицу её я видела, что она ошарашена, хотя и пытается этого не показывать. Всего на мгновение у меня родилось ощущение, что я только что совершила ужасную ошибку, но я быстро отогнала его прочь.
-А где она сейчас? - наконец задала вопрос Люба, с опаской, будто я говорила ей об этом потому, что хотела сообщить, что её папа теперь будет воспитывать не только её, но ещё и другую девочку.
- Её больше нет... Она умерла ещё до твоего рождения.
- Почему?
- Она болела. И умерла.
- Как бабушка, которая была до бабы Люды?
- Да, как моя мама и твоя бабушка. Так бывает, мы с тобой говорили об этом.
- Я помню.
Она хмурила брови, видимо, пытаясь понять, как всё это относится к ней. А я снова испытывала то чувство, которое даже словами было нельзя описать. С появлением Любы столько всего поменялось во мне самой, что теперь я уже даже не могла вспомнить, какой была раньше. Но знала, что я нынешняя - это то, к чему стоило стремиться всю мою жизнь. Когда я бросилась на борьбу с лишним весом, мне хотелось добиться гармонии с самой собой. Сейчас же она была абсолютной - и полнота ни имела никакого значения.
В мире столько вторичных, несущественных вещей, которыми люди забивают себе головы, а на деле выходит, что счастливыми они могут быть и сами по себе, без этой мишуры.
- Просто сейчас, когда у папы есть ты... он хочет, чтобы ты получала всё. И готов в лепёшку расшибиться, но дать тебе это. Понимаешь?
- Но мне и так всего хватает. Столько кукол, как у меня, нет ни у кого в садике. И велосипеда такого то же.
Я не смогла сдержать улыбки - Люба была права, в этом и был весь Казанский. Задарить дочь всем, чтобы только у неё было лучшее детство.
- Я говорила немного о другом. О его так называемой гиперзаботе. Это когда слишком усердствуют в том, чтобы обеспечить ребёнка необходимым. Но это всё только потому, что он безумно тебя любит.
- И я его тоже.
- Я знаю. Поэтому давай мы сейчас просто спустимся вниз, и ты больше не будешь так делать. Идёт?
- Идёт. И я первая слезу, хорошо?
Я не успела ответить - Люба почти бегом добралась до лесенки, споро слезла вниз и побежала к дому. Мне осталось только ещё раз тяжело вздохнуть и начать спускаться следом. Я видела, как Казанский, к которому подбежала Люба, хватает дочь на руки и прижимает к себе, как он идёт в мою сторону, но дала ему знак, что спущусь сама. По крайней мере, им сейчас точно стоило побыть вдвоём и обсудить всё, что случилось.
- Я сказала Любе про Лину, - потирая виски, сообщила я Ольге, которая усадила меня в кресло, а сама принялась мыть посуду после ужина, который происходил в обстановке какого-то безумия и хаоса.
Близнецы вовсю делились впечатлениями о том, как перерыли весь посёлок в поисках Любы, Казанский то хмурился, то улыбался, переговариваясь с дочерью. А Ольга с Сергеем отчаянно пытались перевести тему в другое русло.
- И правильно сделала. Рано или поздно она бы всё равно узнала. Не знаю, почему Лёша не хотел говорить.
- Наверное, это всего лишь его извечное желание оградить Любу ото всего.
- От жизни её не оградишь. Ей с ней сталкиваться и сталкиваться. Но каков характер! По-моему, чисто Лёшкин. Убежать, спрятаться, и хоть трава не расти.
- По крайней мере, теперь он на собственной шкуре понял, что это такое...
-Да уж.
Казанский после ужина забрал Любу, и они уже второй час о чём-то беседовали в детской. Я не собиралась вмешиваться, тем более, что это было обычным их времяпрепровождением. Надеялась только, что Алексей не выскажет мне после всё, что думает по этому поводу.
Он надеялся, что ему больше не придётся переживать того, что уже испытал однажды. Готов был молиться всем богам, чтобы никогда не прочувствовать тех эмоций, и они его услышали. Потому что когда оказалось, что Люба исчезла - это было гораздо острее того страха, что он помнил. На мгновение показалось, что сердце перестало биться, и больше никогда не застучит, пока в ушах не раздался грохот.
Казанский бегал по чёртову посёлку, который знал как свои пять пальцев, и ему чудилось, что он ничего не видит кругом. Ужас был огромным, он ослеплял, делал глухим. И только беззвучные молитвы, перемежаемые угрозами, срывались с губ.
А потом позвонила Вера и сообщила, что Люба нашлась. И он просто опустился на обочину дороги и разрыдался, будто не мужиком был на пятом десятке жизни, а мальчишкой. Восемь лет назад он испугался новости о том, что у них с Верой будет ребёнок, сейчас же понимал - никого более дорогого, чем его девочки, у него просто не могло быть. И не будет никогда. Да, порой он перегибал палку... Хотя, какое, к чертям, порой? Люба наверняка слишком близко к сердцу восприняла их сегодняшнюю размолвку, вот и решила показать характер.
