Его глаза сузились, стали прицельными, внимательными, а губы сурово сжались. Правитель сложил руки на груди: мол, закончил и теперь мяч твой, парень. О’Двайер беспокойно завозился на своем месте, но промолчал. А Кейси напоказ вернулся к изучению собственных ногтей, хотя я чувствовал, что напрягся и ждет ответа.
Мир закружился перед глазами, а мигрень, чуть ослабшая, вновь начала выжигать череп изнутри, застучалась пламенными кулаками в виски и затылок. Свет ламп дрогнул и стал каким-то призрачным, а Тень, сидящая у ног, незаметно шевельнулась и покрутила пальцем у виска.
«Да, родная, я полностью с тобой согласен, – мелькнула злая мысль. – Лезть в дело полное безумие. Потому что сегодня гладят по шерсти, а завтра решат пнуть сапогом. К тому же единожды выбрав сторону, выберешь и врагов, и цели того, кто тебе покровительствует.
В том ведь и прелесть работы искателя – ты свободен, ведешь дела с кем угодно и тихо растворяешься во мгле. Но раз связав себя такими обязательствами, защелкнешь обруч с цепью на горле. И лучшее, что можно сделать в таком положении, встать и уйти. Забыть о друзьях, о матери, как в свое время забыл об отце. И снова стать кем-то другим».
«И ведь ты можешь, – шепнуло в ушах. – И хочешь так поступить. Так почему колеблешься? Боишься родового проклятия? Но Тени не пугают, как прежде, и ты обязательно разберешься. Зачем тебе чужие проблемы? Зачем эта ответственность? Хочешь быть свободным – будь! И не мучься такими глупостями, как совесть. У искателей ее быть не должно».
«Выбери, – проворчал кто-то третий. – Кто ты? Эбер Уилсон, историк из Дортмунда и искатель. Или Ормонд Лир Мак-Моран, лорд-голодранец из разоренного Старшего дома… Кто?»
Мигрень усилилась, и боль проникла в глаза. Я скрипнул зубами, пытаясь ей противостоять. А перед внутренним взором начали мелькать лица.
Коулу тоже придется бежать и менять личину. Возможно, потерять свое дело и кучу денег. Прятаться. Бояться.
Бран… Зная этого, можно уверенно утверждать, что упрямец не захочет скрываться. Наденет маску и снова выйдет на улицы, где рано или поздно погибнет. Или же вновь ринется на поиски следов лорда Лира, по пути сломает шею.
Фергюс, едва очнувшись и восстановившись, будет пить. До тех пор, пока не потеряет разум. А может, вновь влипнет в очередную дуэль и окончательно отдаст богу душу.
Мать… Трису О’Даффи будет весьма тяжело уговорить уехать. Ведь не захочет бросать жизнь, к которой привыкла, друзей, родных. И если согласится, что ее ждет там, впереди? Пустота, тоска, забвение. А если останется… смогу ли я защитить?
Смогу ли я защитить всех? И должен ли? Хочу ли?..
Последний вопрос повис в пустоте звенящей струной, отдался болью в зубах. Два удара сердца я находился в состоянии полного вакуума. А затем, чувствуя, что совершаю очередную ошибку, встал и с отвращением сказал:
– Второй вариант принят. Но у меня будут дополнительные условия. И уточнения. Нужны гарантии.
– Мы готовы рассмотреть, – с мерзкой ухмылкой ответил Бойл Кейси. – После того как сделаешь копию летописи.
Эпилог
Кипяток обжег небо и язык, огненным потоком скатился по пищеводу. И когда в желудке разлилось приятное тепло, на языке проявился терпкий горьковатый вкус трав.
Я зажмурился от удовольствия, откинулся на спинку стула и глубоко вдохнул прохладный, чуть сыроватый воздух, напоенный запахами плесени, духов, дыма ароматических палочек и соли пополам с йодом, жареной рыбы и мяса, водорослей.
Невдалеке слышался мелодичный напев флейты, ему вторил голос певицы: зовущий в неведомые дали и рассказывающий об утерянном мире. Сквозь музыку пробивался говор мужчин и женщин, смех, шутки, звон посуды, шаги и шелест одежды. Через прикрытые веки я видел движение теней и огней, ощущал тех, кто проходил рядом со столиком.
Как-то странно. Особенно после того, как прошел мертвыми пустующими коридорами и залами Лимба, сражался с Вестником. А потом приходил в себя, вел сложные переговоры и переносил информацию из собственного разума на бумагу.
Но я жив. И сейчас это понял. Когда по дороге из грота Мак-Грата домой увидел обычное тоннельное кафе, поддался порыву и зашел. Когда сделал первый глоток грога из хрупкой фарфоровой кружки, принесенной официантом. Ощутил разлитые вокруг эмоции, услышал музыку, почуял запахи.
Порой, чтобы пережить катарсис, нужно не так много. Пройтись по краю лезвия, сразиться со смертью, а потом сделать глоток горячего ароматного настоя. Всего-то…
Открыв глаза, я лениво посмотрел на парочку молодых ребят, прошедших мимо. Она в легкой тунике, развевающейся при ходьбе, – свежая, чистая и невероятно яркая. Он – статный красавец в униформе мичмана. Подтянутый, мускулистый и улыбчивый, но втайне жутко смущенный. Ведь первое свидание – но так хочется выглядеть уверенным в себе и серьезным.
А вон там за столиком собралась компания старых друзей. Смеются, отпускают шутки и вспоминают былое, щедро льют ром в стаканы и не менее щедро – в глотки. Пока не допились до того состояния, когда в душах просыпаются бесы и начинают нашептывать: ударь, толкни, нагруби. Счастливые и сплоченные как никогда, искренне любят друг друга и немного грустят о том, что так редко видятся.
Второй глоток грога оставил на языке эту грустную горечь. Но через секунду на кончике расцвел букет из терпкого желания, сладковатой истомы, страсти, радости.
Третий вновь стал обычным, а браслеты на запястьях и предплечьях предупреждающе похолодели. Но сие не помешало наслаждаться чужими чувствами, бурлящей вокруг жизнью и покоем.
– Ведь это то, что мне нужно… Правда? – спросил я у Тени.
Та промолчала, лишь изредка рискуя превращаться в силуэт кота и игриво ловить лапами прохожих за пятки. Но те не замечали. Люди вообще мало что замечают. Потому что сосредоточены на себе и своих маленьких мирках. И редко кто способен видеть шире, удивительное и невозможное.
– Хотите десерт, мистер? – вежливо спросил подкравшийся со спины официант. – У нас лучшие в верхнем городе сахарные шарики.
– Благодарю, – ответил я. С сожалением посмотрел в кружку, где на дне плескался лишь коричневый осадок, вздохнул и поставил на столешницу. – Как-нибудь в другой раз.
Расплатившись, дослушал песню, а затем встал и вышел из кафе на широкий, хорошо освещенный проспект, смешался с толпой. Неторопливо брел, рассматривая сверкающие яркие вывески, колонны и статуи, любуясь мостками, перекинутыми через каналы, барельефами и резьбой на стенах. Наслаждался бегом огней и шумом, улыбчивыми дамами и строгими джентльменами… и стараясь не вспоминать те же картины, что видел в Лимбе, но только без людей и голосов.
По правде говоря, думать особо не хотелось. Вообще и в частности. И уж тем более о днях, что провел в гроте гранда. О том, как истратил третью банку чернил и кучу бумаги, прежде чем мигрень слегка ослабла, а летопись Исхода перекочевала из моего измученного мозга на листы. О том, как навещал Фергюса, валяющегося без памяти в койке, с перевязанной головой и проступившими на бинтах кровавыми пятнами, бледного и потного. Как до хрипоты спорил с Геральдом и подручными, выбивая для себя больше свобод в рамках составляемого договора. Как встретился с Коулом у выхода, и мы вместе навещали в госпитале уже Брана. Не хотелось мыслить и о грядущем тайном походе и поисках ковчега, способе предотвратить войну. О том, какие потрясения могут ждать столицу и чего это будет стоить мне и близким. Вот не хотелось…
