– Что «вот»? – начала гневаться Клавдия.
– Он заикаться стал.
– И писаться по ночам?
– Нет, матушка. Такого не было. Он, если сильно перенервничает, может замертво упасть. И вроде как неживой сделается.
Я едва не заорала в голос, но вовремя опомнилась. У Клавдии был такой вид, точно она вот-вот тоже замертво упадет.
– Что ж ты… – начала она, но, глубоко вздохнув, спросила деловито: – И долго он как неживой лежит?
– Это уж когда как. Зависит от того, насколько разволнуется. Может, полчаса, а может, и сутки. После выпускных экзаменов больше суток пролежал. Все на пятерки сдал, такой молодец, но, видно, переволновался.
– А что врачи-то говорят? Лечили его?
– Лечили, конечно. Говорят, такое свойство психики, нервничать ему категорически нельзя. Спокойная, размеренная жизнь, массаж ну и таблеточки, конечно, для снятия стресса. Работа у него, как ни крути, нервная. Финансы… Я его каждый год в санаторий вожу. Ванны, подводный массаж…
– А после того, как очнется, он хорошо помнит, что перед обмороком было?
– По-разному. То вроде помнит, а то – как отрежет. Смотрит безумными глазами, приходится ему рассказывать, что стряслось…
– Что ж ты об этом сразу не сказала? – завопила Клавдия. – Может, Толя твой где лежит и себя не помнит.
– Времени-то сколько прошло, и все лежит? – пролепетала Альбина. – Ой, матушка, а вдруг и правда?
– Вдруг, вдруг, – досадливо передразнила Клавдия. – С ума с вами сойдешь. Наплетут с три короба, а самого важного не скажут. Идем.
– Куда? – испугалась Альбина.
– Молиться.
– Что-то матушка сильно разгневалась, – заметил Андрюшенька.
– Еще бы. Такая существенная деталь, а в пророчестве ее не было. Проклянет нас Евлампия, премии лишит, – хихикнула я, стараясь уйти от слишком пристального взгляда Андрюшеньки.
Гостью Клавдия сама проводила до порога.
– В полиции непременно расскажи о его болезни. Мол, падает, а потом ничего не помнит. И про блондинку скажи…
– Скажу, матушка, обязательно скажу, – запричитала Альбина и сунула конверт с деньгами в карман ее балахона.
– Иди, – буркнула подружка, заперла за ней дверь и заорала блажью: – Лизка!
– Чего ты орешь? – отозвалась я без особой охоты.
– Поговорить надо.
Поговорить она решила в ванной, при этом еще воду включила, видимо, опасаясь Толмачева. Кстати, правильно.
– Ты слышала? – устраиваясь на бортике ванной, спросила Клавдия.
– Само собой.
– И что думаешь?
– Есть надежда, что Сизов жив.
– А мы его чуть не похоронили, – перешла на зловещий шепот подружка. – Хорошо, в кустах бросили, а не утопили. Или не прикопали под кустом, как банки. Но если он жив, где его черти носят? И куда он из кустов делся? На камере его нет. Так?
– Так.
– Он что, испарился?
– Маловероятно.
– Убила бы тебя.
– За что? – возмутилась я. – Надо мажора искать. Он может знать, где наш покойник.
– Типун тебе на язык… хотя не знаешь, что хуже. Очухается и к нам прибежит.
– Он ничего не помнит.
– Альбина сказала, бывает, помнит. Про деньги уж точно вспомнит.
– Тогда придется их вернуть.
– Вернуть деньги? – возмутилась Клавдия. – Как у тебя язык поворачивается говорить такое? К тому же они, скорее всего, нажиты нечестным путем.
– Ясное дело. Толик деньги свистнул, переволновался и грохнулся в обморок.
– Где свистнул? У своих работодателей?
– Наверное, где же еще? Не зря они его ищут.
– Значит, он в сговоре с грабителями.
– Не обязательно.
– А как тогда?
– Это нам и предстоит выяснить, – оптимистично заявила я, понятия не имея, как это сделать в действительности, и, увидев возмущенную физиономию Клавдии, с ухмылкой добавила: – У нас такой суперсыщик в команде.
– Ты подпала под его влияние.
– Ничего подобного.
– Ваши пререкания кажутся мне подозрительными.
– Ты же слышала: у него девушка есть.
– Когда и кого это останавливало?
Ванную мы наконец покинули. Андрюшенька, сидя на Клавдином месте, с праздным видом пил кофе.
– Закончили совещаться? – спросил он и ядовито добавил: – Выйдут вам ваши секреты боком.
– Не каркай, – отмахнулась Клавдия. – Тебя накормили? Марш на работу.
– Поехали к мамаше мажора, – кивнул он мне, поднимаясь.
– Адрес есть?
– Само собой.
Отправились мы, однако, не по месту жительства госпожи Агаповой, а в офис ее фирмы, здраво рассудив, что в это время бизнес-леди должна быть на работе. По дороге ей позвонили. Появление на горизонте сотрудников полиции ее напугало. Нас она встретила заявлением, что ее сын – прекрасный молодой человек, учится, живет вполне самостоятельно. Но по тому, как звучал ее голос, а в глазах плескалось беспокойство, я решила, она в этом сама была не особо уверена. Андрюшенька протянул ей снимок с видеокамеры и спросил:
– Это ваш сын?
– Он здесь как-то странно выглядит, – забеспокоилась Агапова еще больше. – Откуда у вас эта фотография?
– Мы разыскиваем человека, совершившего хулиганские действия в центре города, – сурово заявил Толмачев. – Судя по машине, номер которой зафиксировала камера видеонаблюдения, это может быть ваш сын.
– Владик свою машину друзьям дает, – затараторила она. – У него душа нараспашку, последнюю рубаху снимет.
– На фотографии он или кто-то из его друзей? – добавил Андрюшенька в голос металла.
– А что он натворил? – жалобно спросила госпожа Агапова.
– Писал в неположенном месте, – ответил Андрюшенька.
Она осела в кресле и, прижав руки к груди, сказала:
– Как вы меня напугали.
– Вы бы лучше спросили, в каком месте и под чьим портретом.
Только-только вздохнув с облегчением, бизнес-леди испуганно ахнула и даже побледнела.
– Так ведь дурак, прости господи, – запричитала она. – Небось, зенки залил и ничего не соображал.
– Это, кстати, вину усугубляет. Он ведь на машине был. Залил зенки, сел за руль и создавал угрозу гражданам нашего города.
– Но ведь ничего не случилось, – пискнула Агапова. – Вы же нашу молодежь знаете…
– Знаю. Вот, например, Елизавета Дмитриевна, – кивнул он на меня. – Ответственный товарищ, ей в голову не придет писать в общественных местах, особенно в таком месте. Да она предпочтет, чтоб мочевой пузырь лопнул… – Очень захотелось въехать Андрюшеньке в ухо, но я сурово нахмурилась, давая понять, что если надо, и мочевой пузырь не пожалею. – Вот она наша молодежь, – наставительно изрек Толмачев. – А вот кого вы воспитали… Надеюсь, вы понимаете, вашему сыну надо непременно встретиться с нами, дать объяснения по всей форме, пока это дело не приняло политический резонанс, тогда что-то исправить будет уже невозможно. Звоните ему, пусть немедленно приезжает.
