Я-то знала, что в квартире никого, но Андрюшеньке о том, что мы там успели побывать, знать ни к чему.
– Ты бы стал там прятаться? – спросила я.
– Я – нет. Но я бы и денег тырить не стал.
– Спорное утверждение, – съязвила я. Он сделал вид, что не расслышал.
– Я бы блондинкой все же занялся.
– Займемся, коли будет на то воля матушки.
Тут как раз и Клавдия позвонила.
– Вы где? – проорала она в ухо, когда я ответила на звонок.
Сердце мое незамедлительно переместилось в пятки, ясно, что случилось страшное, иначе чего бы подруге так орать. Воображение тут же нарисовало воскресшего Сизова, почему-то с паяльной лампой, злодея Паршина с подручными и парочку грабителей, которые явились за мной к несчастной подруге.
– Едем к Головину, – с легким заиканием отрапортовала я.
– На кой он вам сдался? У него же алиби. Давайте домой. И побыстрее, если хотите меня живой застать.
– У тебя пистолет с собой? – обратилась я к Андрюшеньке.
– Матушка в руках у нечестивцев?
– И чего смешного? Давай хоть монтировку захватим, – сказала я, когда мы оказались возле особняка.
– Могу предложить бейсбольную биту, – ответил Андрюшенька. И, достав из-под сиденья биту, сунул мне в руку.
Дверь оказалась не заперта, и это напугало еще больше. Толмачев вошел первым и позвал:
– Матушка Евлампия!
В холле незамедлительно появилась Клавдия, в бикини и с крупными бигуди в волосах, физиономия совершенно очумелая, а вот «гостей» нигде не наблюдалось.
– Почему с битой? – испуганно спросила она. – На вас что, напали?
– На нас нет. Я думала, на тебя.
– Матушка, а вы одеться не забыли? – подал голос Андрюшенька. – Мы, конечно, с вами почти родня, но не совсем близкая.
– Не до тебя, – отмахнулась Клавдия.
– Может, объяснишь, что случилось? – пристраивая биту в углу, сказала я.
– Паршин звонил, – колыхнув бюстом, ответила подружка.
– Просит его принять? А бигуди зачем? Ты ж в этом… колпаке.
– Колпак обычно у дураков, – встрял без нужды бывший мент. – А матушка у нас по уму и сообразительности любого за пояс заткнет.
– Зачет, – кивнула Клавдия. – Подхалимаж заценила.
– Чистая правда, матушка, – заблеял Андрюшенька.
– Мы отвлеклись от темы, – напомнила я. – Так зачем бигуди?
– Он пригласил меня в ресторан.
– Вы поэтому так мечетесь? А я думал, мы клип снимаем: «Водил меня Серега на выставку Ван Гога», – заголосил он, получилось, кстати, неплохо. Не сфальшивил.
– Насчет клипа в самую точку, – вынуждена была согласиться я.
– Вот скажите, какая от вас польза? – развела руками Клавдия. – Я на грани нервного срыва, а вам все хиханьки.
– Никогда я не был столь серьезен, – затряс головой Андрюшенька, а я сказала:
– И все же, почему бигуди?
– Потому что он пригласил в ресторан Клавдию Семеновну, а не Евлампию.
– Логично.
– Он все обо мне знает, – завопила она, всхлипнула, но реветь мгновенно передумала, вспомнив о накладных ресницах, которые успела нацепить вместе с бигуди.
– Знает, что Клавдия Семеновна и матушка Евлампия – одно и то же лицо? – уточнил Андрюшенька. – Вы серьезно рассчитывали сохранить это в тайне?
– Нет, я от него с ума сойду. Вместо дружеской поддержки сплошная черствость и непонимание. Боюсь, мы бизнес про…
– Фукали, – машинально поправила я. – Лучше сказать, мы что-то существенное упустили из виду.
– Ничего подобного. Не упустили, а профукали вчистую.
– Ты – красивая женщина, – вдруг заявил Андрюшенька, присматриваясь к Клавдии с таким видом, точно она лишь секунду назад явилась его очам.
– Хорош подхалимничать, – возмутилась подружка. – Сказала ведь: зачет.
– Ты не дослушала. Повторюсь: ты – красивая женщина, а он – мужик. Молодой и вполне здоровый. А что красивые бабы способны сделать с нашим братом… в общем, не мне вам рассказывать. Что бы ни затеял Паршин, ты легко обыграешь ситуацию в свою пользу. Хорошо, что он пригласил Клавдию Семеновну, а не матушку. Матушка, само собой, его бы тоже сделала, но у красавицы Клавдии это получится на раз.
– Думаешь? – нахмурилась подружка.
– Ни минуты не сомневаюсь, – заверил Андрюшенька. – В зеркало посмотри.
Клавдия подошла ближе к зеркалу и стала придирчиво себя разглядывать.
– Лизка, – позвала она.
– Ты неплохо сохранилась для своих лет, – съязвила я.
– Премии лишу, язва.
– За правду всегда страдают. Если ты жахнешь по нему тяжелой артиллерией, ему и правда каюк, – добавила я.
– Красное платье?
– С голой спиной и леопардом.
– Шпильки?
– Максимальной высоты.
Клавдия распрямила плечи, грудь взметнулась на недосягаемую высоту. Андрюшенька восхищенно замер. Стало ясно: Паршин будет валяться в пыли, а Клавдия победно расположит свой каблук на его темечке. Но тут она вдруг сникла.
– А если это хитрый ход, чтобы выманить меня из дома. И буду я в красном платье в каком-нибудь гараже на цепи сидеть.
– Откуда такое неверие в свои силы? – влез Толмачев. – Ты же дочь Евы…
– Пойдете со мной, – отрезала подружка.
– Так ведь нас не приглашали.
– Но никто не запрещает вам отправиться в тот же ресторан.
– За свой счет? – уточнил Андрюшенька.
– Крохобор.
– Я уверен, что Паршин выберет дорогой ресторан. А ментовское жалованье приучило меня к местам, не особо обременительным для бюджета.
– Ладно, получишь командировочные, но смотри в оба, – Клавдия потрясла кулаком перед носом Андрюшеньки.
– Кстати, о каком ресторане речь? – спросил тот, уставившись на кулак.
– «Пагода».
– Так я и думал, – запричитал бывший мент. – Там никаких командировочных не хватит.
– Лизка, скажи, почему я терплю этого гада? – обратилась она ко мне.
– Мы ждем нападения врагов в любой момент. Он станет первой и, надеюсь, единственной жертвой.
– Тогда ладно.
Она ненадолго удалилась в гардеробную, откуда вернулась в халате.
– Мать Дианы звонила, – сообщила Клавдия. – Адвокат сказал, что услышав вопрос о друзьях, девчонка очень разгневалась, наотрез отказалась говорить о них и рекомендовала матери ни во что не вмешиваться.
