— Да, он мне нравится, и я хочу стать его женой. Но ведь мне хочется, чтобы я тоже ему нравилась, правда? А как я могу ему нравиться, если он обо мне ничего не знает? Раньше думала, знает, а сейчас вижу — ничего подобного.
— Может быть, ему просто трудно сейчас. Но это пройдет. А ты девочка умная, очень умная. Тебе трудно до идеальной возлюбленной дотянуться? То есть, если хочешь остаться самой собой.
— Я все время боюсь: вдруг он заметит во мне что-нибудь такое, чего в ней не должно быть. Я вот, например, злюсь иногда, или от меня будет пахнуть. И тогда он разочаруется.
— Даст бог, не разочаруется, — сказал Ли. — Да, тяжелая это задачка быть одновременно Пречистой Девой, богиней непорочной и живой женщиной. И от людей на самом деле иногда пахнет.
Абра подалась было к столу, за которым сидел Ли.
— Ли, вот если бы…
— Осторожнее, у тебя мука на пол сыплется, — сказал тот. — Что — «если бы»?
— Я вот о чем подумала… Арон ведь без матери рос, правильно? Вот он и вообразил, что она была самая лучшая женщина на свете.
— Не исключено. И потом ты решила, что он перенес все ее драгоценные качества на тебя, верно? — Абра удивленно смотрела на него, ее пальцы скользили вверх и вниз по острию ножа, словно она пробовала, хорошо ли он наточен. — А теперь ты думаешь: вот если стряхнуть с себя все это.
— Да.
— А если ты ему разонравишься?
— Будь что будет, — твердо сказала она. — Лучше оставаться самой собой.
— В жизни не встречал такого бессовестного человека, как я. Вечно сую нос в чужие дела, а у самого ни на что нет готового ответа, — сказал Ли. — Ты будешь отбивать мясо или нет? А то я сам отобью.
Абра снова принялась за работу.
— Смешно, правда? Еще школу не окончила, а о таких серьезных вещах рассуждаю.
— Правильно делаешь, иначе и быть не может. Смеяться потом будешь. Смех — это зрелость, так же, как зубы мудрости. А смеяться над собой научаешься только во время сумасшедшего бега наперегонки со смертью, да и то не всегда поспеваешь.
Нож в руках у Абры застучал быстрее, беспокойнее, с перебоями. Ли задумчиво двигал сухие фасолины по столу, складывая из них прямые линии, углы, круги.
Стук ножа вдруг прекратился.
— Скажите, миссис Траск — она жива?
На какой-то миг рука Ли застыла в воздухе, потом медленно опустилась и подвинула фасолину, сделав из буквы «Б» другую, «В». Он чувствовал на себе ее неотрывный взгляд. Ему казалось, что он видит на ее лице ужас от собственной дерзости. Мысли его метались, как крыса, попавшая в западню. Ничего путного в голову не приходило. Он медленно обернулся и посмотрел на Абру: выражение лица у нее было именно такое, каким оно представилось ему.
— Сколько мы с тобой беседовали, — начал он ровным голосом, — но обо мне не говорили ни разу. — Он застенчиво улыбнулся. — Поэтому, Абра, я тебе вот что скажу. Я слуга, я старый человек да еще китаец. Все это ты сама знаешь. К тому же я измучен до смерти и вдобавок трус.
— Ничего подобного… — начала было Абра.
— Молчи! — перебил он ее. — Да, я трус. Боюсь в человеческую душу лезть.
— Я что-то не совсем понимаю.
— Абра, скажи, твой отец еще что-нибудь не любит — кроме репы?
Лицо ее сделалось упрямым.
— Я серьезно спрашиваю, а вы…
— Я ничего не слышал, Абра, — сказал он тихо и как бы даже просительно. — Ты у меня ничего не спрашивала.
— Вы, наверно, думаете, что я слишком мала… — начала та, но он снова перебил ее.
— В свое время я работал у одной женщины. Ей было тридцать пять лет, но она упорно не хотела набираться ума-разума, не хотела ничему учиться да и за внешностью своей не следила. Если бы она была ребенком, годков этак шести, родители бы в отчаянье от нее пришли, и все. Но она была взрослый человек, у нее деньги, власть, от нее зависели судьбы других людей… Нет, Абра, возраст тут ни при чем. Я бы сказал тебе, если бы знал, что сказать.
Девушка улыбнулась.
— А я ведь догадливая. Попробовать?
— Упаси тебя Господь, не надо, — сказал Ли.
— Значит, вы не хотите, чтобы я разобралась, что к чему?
— Ты вольна делать, что угодно, только не втягивай, пожалуйста, меня. Да у самого порядочного человека есть свои слабости и недостатки, и грехов столько, что колени подгибаются. У меня тоже грехов хватает. Может, они не какие-нибудь особенные, но дай мне сил хоть с ними-то справиться. Так что прости меня, пожалуйста.
Абра протянула руку и обсыпанными мукой пальцами дотронулась до его кисти. Кожа у него была сухая, желтая, морщинистая. Он молча смотрел на белые пятна, оставленные ее прикосновением.
— Папа мальчика хотел, — сказала Абра. — Думаю, он не только репу терпеть не может, но и девчонок. Кого встретит, сразу начинает рассказывать, как дал мне это дурацкое имя. «Другого звал я, но явилась Абра».
— Ты очень хорошая девочка, — улыбнулся Ли. — Приходи завтра обедать, я соображу что-нибудь из репы.
— Она жива? — тихо спросила Абра.
— Жива, — ответил Ли.
Стукнула входная дверь, и в кухню вошел Кейл.
— Здорово, Абра! Ли, отец дома?
— Нет еще. Чего ты так сияешь?
Кейл подал ему чек.
— Вот, это тебе.
Ли разглядывал бумажку.
— Мне не нужны проценты.
— С процентами вернее. Я, может, их в долг у тебя возьму.
— И как же ты их заработал? Скажешь?
— Не-а, пока не скажу. Идея у меня есть… — он метнул взгляд на Абру.
— Мне пора домой, — заспешила та.
— Ей тоже полезно знать, — сказал Кейл. — Я одну штуку к Дню благодарения приготовил. Абра, наверное, к нам на обед придет, и Арон на каникулы приедет.
— Какую штуку? — спросила Абра.
— Отцу подарок сделаю.
— А что именно? — снова поинтересовалась она.
— Потом узнаешь.
— А Ли знает?
— Знает, но он — могила.
— Давно я тебя таким веселым не видела, — сказала Абра. — И вообще, кажется, никогда не видела веселым. В ней поднялось теплое чувство к нему.
Когда Абра ушла, Кейл уселся и сказал:
— Вот только не знаю, когда лучше вручить — до того, как за стол сядем, или после.
— После, — посоветовал Ли. — Ты на самом деле раздобыл денег?
— Пятнадцать тысяч долларов.
— Честно?
— То есть, ты хочешь знать, не украл ли я их?
— Именно.
