Колокольчик звонил часто — наведывались в
лавку запоздалые покупатели, вернулся мистер Плорниш с работы, — и мистеру
Баптисту приходилось то и дело повторять свою игру, привлекавшую к нему внимание
всего общества. Наконец чай был выпит, дети уложены спать, и миссис Плорниш уже
подумывала, не попросить ли отца порадовать их песенкой о Хлое, как вдруг
колокольчик снова зазвонил, и вошел Кленнэм.
Кленнэм поздно засиделся в конторе над счетами
и письмами: приемные Министерства Волокиты безжалостно грабили его время. Сверх
того ему не давала покоя мысль о странной встрече в доме матери. Он казался
утомленным и расстроенным, и в самом деле был утомлен и расстроен; но тем не
менее нарочно пошел той дорогой, которая вела мимо лавки, чтобы сообщить
Плорнишам о втором письме от мисс Доррит.
Эта новость произвела в хижине такую сенсацию,
что даже мистер Баптист оказался забытым. Мэгги тотчас же протолкалась вперед
и, казалось, слушала известия о своей маленькой маменьке не только ушами, но и
ртом и носом, — слушала бы и глазами, если бы не застилавшие их слезы. Ее
привели в полный восторг заверения Кленнэма, что в Риме имеются больницы, и
притом такие, где за пациентами отличный уход. Мистер Панкс сразу вырос в
глазах всего общества, когда выяснилось, что ему посвящена особая приписка.
Словом, письмо всех заинтересовало, всех порадовало, и это послужило Кленнэму
лучшей наградой.
— У вас усталый вид, сэр, — сказала ему миссис
Плорниш. — Если не побрезгуете нашим угощением, я вам налью чашечку чаю; уж мы
вам так благодарны, так благодарны за то, что вы про нас не забыли.
Мистер Плорниш счел, что положение хозяина
дома обязывает его поблагодарить еще от себя лично, и для этого прибегнул к
ораторскому приему, который всегда казался ему идеальным сочетанием парадности
с искренностью.
— Джон Эдвард Нэнди! Сэр! — сказал мистер
Плорвиш, адресуясь к старичку. — Не каждый день видишь великодушные поступки, и
чтобы это в простоте и не гордясь, стало быть, если уж привелось, так ты цени и
будь благодарен, а то в другой раз и рад бы, да не за что, вот и выходит, сам
виноват.
Мистер Нэнди отвечал на это:
— Я думаю точно так же, как и ты, Томас, и
стало быть, мы с тобой думаем одинаково, а раз так, то тут и слов никаких не
требуется, потому что, если думать так, как мы думаем, то нужно прямо сказать:
да, Томас, да. Вот так именно мы с тобой и думаем, и всем бы следовало думать
так, как думаем мы, а если все будем думать одинаково, то никто не будет думать
иначе, нужно прямо сказать, нет, Томас, Томас, нет!
Артур в свою очередь поблагодарил, хотя и
менее церемонно, прибавив, что его пустяковая услуга не стоила такой лестной
оценки; что же касается чаю, то он бы с радостью воспользовался гостеприимством
миссис Плорниш, но еще не обедал, и спешит домой после долгого трудового дня. В
заключение, услышав, что мистер Панкс с шумом разводит пары, он предложил ему
идти вместе. Мистер Панкс охотно принял приглашение, и они вдвоем покинули
Счастливый Уголок.
— Вы бы сделали доброе дело, Панкс, если бы
согласились разделить мой обед, или вернее ужин, — сказал Артур, когда они
вышли на улицу. — Я сегодня очень устал, и у меня тоскливо на душе.
— Попросите меня о большем одолжении, —
отвечал Панкс, — и вы тоже не встретите отказа.
Между этим чудаковатым человечком и Кленнэмом
существовало взаимное понимание, не нуждавшееся в словах, которое все
возрастало с того вечера, когда мистер Панкс играл в чехарду с мистером Рэггом
на дворе Маршалси. Вместе они смотрели вслед карете, увозившей семейство Доррит
к новой жизни, вместе медленно побрели в этот торжественный день от тюремных
ворот. Когда пришло первое письмо от Крошки Доррит, никто не проявил такого
горячего интереса к его содержанию, как мистер Панкс. А во втором письме,
лежавшем сейчас в нагрудном кармане Кленнэма, сама Крошка Доррит называла его
имя. Хотя он никогда и ничем не обнаруживал своих чувств перед Кленнэмом, да и
слова, сказанные им только что, ничего особенного не означали, у Кленнэма давно
уже сложилось убеждение, что мистер Панкс по-своему к нему привязан. Все эти
звенья сплетались в одну цепь, делавшую сегодня Панкса надежным якорем
спасения.
— Я теперь один, — объяснил Артур дорогой. —
Компаньон мой уехал по делам предприятия, и вы можете чувствовать себя
совершенно свободно.
— Благодарю вас. Скажите, мистер Клсннэм, вы
сейчас ничего такого не заметили в нашем Альтро? — спросил Панкс.
— Нет. А что?
— Он славный малый, и я испытываю к нему
симпатию, — сказал Панкс. — Но сегодня он что-то сам не свои. Не знаете ли, что
могло с ним стрястись?
— Понятия не имею. Вы меня удивляете.
Мистер Панкс объяснил, чем вызван этот вопрос.
Для Артура услышанное явилось полной неожиданностью, и он не знал, что
предположить.
— Может, стоит вам порасспросить его, — сказал
Панкс. — Все-таки ведь он иностранец.
— Порасспросить — о чем же?
— Чем это он так встревожен.
— Сперва я должен убедиться, что он и точно
встревожен чем-то, — возразил Кленнэм. — Видите ли, он так трудолюбив, так
старателен, так готов всегда благодарить за каждый пустяк, что заслуживает
всяческого доверия; а мои расспросы могут навести его на мысль, что ему не
доверяют, и это обидит его.
— Тоже верно, — сказал Панкс. — Эх, мистер
Кленнэм, плохой из вас хозяин, как я погляжу! Чересчур вы деликатны.
— Если уж на то пошло, — засмеялся Кленнэм, —
я вовсе и не хозяин Кавалетто. На хлеб он себе зарабатывает резьбой по дереву.
У него все наши ключи, через ночь он дежурит на заводе и вообще состоит при нем
чем-то вроде сторожа; но с его ремеслом там почти нечего делать, хоть, конечно,
если случается подходящая работа, он ее всегда получает. Нет, я скорей его
советник, чем хозяин. Или, чтоб быть точным, назовем так: советник и банкир.
Кстати сказать, Панкс, не странно ли, что горячка спекуляций, захватившая
сейчас столько народу, не миновала даже маленького Кавалетто?
— Спекуляций? — переспросил Панкс, издав
короткий храп. — Каких спекуляций?
— Я имею в виду предприятия Мердла.
— А, это вы о помещении капиталов, — сказал
Панкс. — Так, так. Я сперва не понял, что вы о помещении капиталов.
Это было сказано с такой живостью, что Кленнэм
вопросительно посмотрел на своего спутника, точно желая знать, нет ли в его
словах другого, скрытого смысла. Но тот ускорил шаг, что сопровождалось
усиленной работой всего машинного отделения, и Артур не стал продолжать
разговор, тем более что они уже подходили к дому.
