Парадный вход находился с левой стороны дома,
и у дверей, как и у калитки на улице, висели объявления, по-французски и
по-английски, о том, что здесь «Сдаются Меблированные Комнаты». Дюжая молодая
крестьянка, в короткой юбке, толстых чулках, сережках и белом чепце, появилась
на пороге и спросила, сверкнув зубами:
— Эй, сэр! Мистер! Вам кого?
Кленнэм ответил ей по-французски, что желает
видеть даму англичанку — даму англичанку, которая проживает в этом доме.
«Пожалуйста, войдите и поднимитесь наверх», — отвечала служанка, тоже по-французски.
Он не заставил просить себя дважды и последовал за нею во второй этаж, в
гостиную, находившуюся в конце коридора, из окон которой открывался довольно
безрадостный вид на унылый дворик, засохший плющ, заброшенный фонтан и разбитую
статую.
— Господин Бландуа, — сказал Кленнэм.
— Сейчас доложу, сударь.
Служанка ушла, и Кленнэм, оставшись один,
огляделся по сторонам. Гостиная была типичная для такого рода заведений.
Холодная, темная, неуютная. Вощеный пол, который мог бы служить катком, но для
этого комната была недостаточно велика, а ни к каким иным занятиям она не
располагала. Красные с белым занавески на окнах, соломенная циновка на полу,
небольшой круглый стол с путаницей тоненьких ножек, неуклюжие стулья с
плетеными сиденьями, два красных плюшевых кресла, достаточно глубоких, чтобы
можно было поместиться в них с наибольшим неудобством, секретер, каминное
зеркало, составленное из кусков, но прикидывавшееся цельным, пара аляповатых
ваз с сугубо искусственными цветами, а между ними греческий воин, который, сняв
свой шлем, приносил в жертву гению Франции круглые часы.
Спустя несколько минут дверь соседней комнаты
отворилась и вошла дама. При виде Кленнэма на лице ее отразилось крайнее
удивление, и глаза торопливо обежали комнату, словно в поисках еще кого-то.
— Мое почтение, мисс Уэйд. Извините, я один.
— Но мне назвали не ваше имя.
— Совершенно верно. Прошу прошения, но, зная
по опыту, что мое имя не располагает вас к гостеприимству, я решился назвать
имя человека, которого разыскиваю.
— Позвольте, — возразила она, жестом приглашая
его сесть, но так холодно, что он предпочел остаться на ногах, — а что же это
за имя?
— Бландуа.
— Бландуа?
— Вам это имя должно быть знакомо.
— Я вижу, мистер Кленнэм, — сказала она,
сдвинув брови, — вы продолжаете проявлять неуместный интерес к моим знакомствам
и к моим делам. Право, не знаю, чему я обязана…
— Еще раз прошу прощения. Ведь вам знакомо это
имя?
— Что вам до этого имени? Что мне до этого
имени? Что вам до того, знакомо оно мне или не знакомо? Я много имен знаю, а
еще больше знала и забыла. Может быть, я знаю это имя, а может быть, я его
забыла, а может быть, и не слыхала никогда. Не вижу надобности давать в этом
отчет себе, а тем более другим.
— Если вы разрешите, — сказал Кленнэм, — я
объясню вам причины своей настойчивости. Я понимаю, что она может показаться
странной и даже невежливой, и приношу вам свои искренние извинения. Причины, о
которых я говорю, чисто личного характера. К вам они непосредственного
отношения не имеют.
— Хорошо, сэр, — сказала она и снова
пригласила его сесть, но на этот раз в ее жесте было меньше надменности, и
поскольку она села сама, он последовал ее примеру. — Спасибо и на том, что речь
не идет еще о чьей-то рабыне, которую я похитила тайком, воспользовавшись
отсутствием у нее собственной воли. Что ж, говорите, я вас слушаю.
— Прежде всего, чтобы не было никаких сомнений
относительно лица, которое я имею в виду, — сказал Кленнэм, — позвольте
напомнить вам, что с этим лицом вы виделись в Лондоне сравнительно недавно. Вы
встретились с ним в Аделфи, неподалеку от реки.
— У вас просто какая-то страсть вмешиваться в
мои дела, — сказала она, глядя на него с нескрываемым раздражением. — Как вы
это узнали?
— Умоляю, не сердитесь на меня. Виноват
случай.
— Какой такой случай?
— Случай, позволивший видеть вашу встречу со
стороны.
— Вы сами видели или кто-нибудь другой?
— Я сам. Я в это время проходил мимо.
— Да, ведь это было на улице, — заметила она,
немного подумав и успокоившись. — Десятки людей могли видеть нас. Это еще
ничего не означает.
— Я далек от мысли придавать этому какое-то
особое значение и только хотел объяснить, что побудило меня обратиться к вам.
Но я никак не связываю с этим цели своего визита и того одолжения, о котором
намерен вас просить.
— Ах вот как! Вы намерены просить меня об
одолжении, мистер Кленнэм! — воскликнула она, и язвительная усмешка
промелькнула на ее красивом лице. — То-то я замечаю, у вас сегодня совсем
другой тон!
В знак протеста он лишь слегка развел руками,
но спорить не стал и сразу заговорил об исчезновении Бландуа. Вероятно, она
слыхала об этом? Нет. Вопреки его предположению, она ничего не слыхала. Пусть
он оглянется кругом и посудит сам, так ли уж вероятно, чтобы какие-нибудь
новости внешнего мира достигали ушей женщины, которая сама обрекла себя на
заточение в этой глуши. Сказав эти слова, в искренности которых он не подумал
усомниться, она спросила, что значит «исчезновение Бландуа»? Тогда он подробно
рассказал ей, что знал, прибавив, что должен добиться раскрытия тайны, чтобы
отвести мрачные подозрения, тяготеющие над домом его матери. Она слушала с
неподдельным удивлением и даже с некоторыми признаками интереса, оставаясь,
впрочем, такой же холодной, гордой и замкнутой, как всегда. Когда он кончил,
она ограничилась тем, что заметила:
— Но мне покуда неясно, сэр, при чем здесь я и
о каком одолжении вы хотите меня просить. Не будете ли вы любезны объяснить мне
это.
— Я предполагал, — ответил Артур, упорствуя в
своих стараниях смягчить ее суровость, — что поскольку вы состоите в сношениях
— если можно так сказать, в конфиденциальных сношениях — с этим лицом…
— Сказать, разумеется, можно что угодно, —
возразила она, — но я не отвечаю за чужие предположения, в том числе и за ваши,
мистер Кленнэм.
