Так как миссис Кленнэм никогда не покидала
своей комнаты, в доме было заведено, что, если кто-нибудь желал поговорить с
нею с глазу на глаз, он подкатывал ее кресло к стоявшему у стены бюро и
поворачивал спинкой ко всем остальным, а сам садился рядом на табурет, нарочно
поставленный здесь для такого случая. Гости миссис Кленнэм привыкли и не удивлялись,
если Артур, извинившись перед ними, просил у матери позволения поговорить с ней
по делу и, получив утвердительный ответ, занимал только что описанную позицию.
Если не считать того, что мать и сын давно уже не беседовали без участия
третьего лица, все это было в порядке вещей.
Поэтому, когда Артур, принеся обычные
извинения, высказал обычную просьбу и покатил кресло в угол, где стояло бюро,
миссис Финчинг только затараторила еще громче и быстрее, деликатно намекая
этим, что ничего не слышит; а мистер Кэсби с сонной безмятежностью поглаживал
свои белоснежные кудри.
— Матушка, я сегодня узнал кое-что о прошлом
человека, которого я здесь видел; вам, я уверен, это неизвестно, и мне хотелось
бы рассказать вам.
— Мне ничего не известно о прошлом человека,
которого ты здесь видел, Артур.
Она говорила громко, как всегда. Он обратился
к ней вполголоса, но она отвергла эту попытку доверительной беседы, как
отвергала все прочие его попытки, и говорила своим обычным голосом и обычным,
суровым тоном.
— Я узнал это не окольным путем, а из верного
источника.
Она спросила, по-прежнему не понижая голоса,
для того, ли он пришел, чтобы сообщить ей то, что узнал.
— Мне казалось, что вам следует знать
обстоятельства, о которых идет речь.
— Что же это за обстоятельства?
— Он сидел в тюрьме во Франции.
Она хладнокровно отозвалась:
— Это меня не удивляет.
— Тюрьма была уголовная, матушка. Он обвинялся
в убийстве.
Она вздрогнула, и тень вполне понятного ужаса
прошла по ее лицу. Но голос ее звучал все так же ровно, когда она спросила:
— Кто тебе сказал?
— Человек, который был его сотоварищем по
заключению.
— А прошлом этого сотоварища ты знал раньше?
— Нет.
— Но его самого ты знал?
— Да.
— Так же было у меня и у Флинтвинча с тем
человеком, который исчез! Впрочем, не совсем так. Едва ли твой знакомый явился
к тебе с рекомендательным письмом от банкира, у которого лежат его деньги. Да
или нет?
Артур вынужден был признать, что столь
убедительными рекомендациями его знакомый не располагал, да и вообще знакомство
состоялось без рекомендаций. В глазах миссис Кленнэм, пристально следивших за
ним из-под нахмуренных бровей, появилось выражение угрюмого торжества, и она
произнесла с ударением:
— Так не торопись судить других, Артур. Говорю
тебе для твоей же пользы, не торопись судить других.
Ее взгляд придал особый пафос этим словам. Она
смотрела на него все так же упорно, и если, входя в дом, он хоть немного
надеялся поколебать ее непреклонность, этот взгляд выжег всякую надежду в его
душе.
— Матушка, неужели я ничем не могу помочь вам?
— Ничем.
— Вы не хотите довериться мне, дать
какие-нибудь объяснения, какие-нибудь поручения? Не хотите посоветоваться со
мной? Не хотите, чтобы мы стали ближе друг другу?
— От тебя ли я это слышу, Артур? Ты ведь сам
отказался от участия в моих, делах. Это была твоя воля, не моя. Что же толку
теперь задавать такие вопросы? Ты отлично знаешь, что уступил свое место
Флинтвинчу.
Кленнэм оглянулся на Иеремию и сразу
почувствовал, что он весь, вплоть до гетр, поглощен их разговором, даром что
стоит в небрежной позе у стены и, поскребывая подбородок, делает вид, будто
слушает неумолчные разглагольствования Флоры, где в полнейшей неразберихе
свалены вместе виноторговля, макрель, тетушка мистера Ф. и майские жуки.
— Сидел во французской тюрьме по обвинению в
убийстве, — повторила миссис Кленнэм, как бы подводя итог услышанному. — И это
все, что его сотоварищ по заключению сообщил тебе?
— По существу все.
— А сам он кто? Тоже убийца? Может быть, даже
сообщник? Впрочем, уж наверно себя он изобразил в более выгодном свете, чем
своего приятеля; в этом можно не сомневаться. Что ж, теперь хоть есть о чем
поговорить с гостями. Кэсби! Послушайте, что Артур…
— Погодите, матушка! Погодите, погодите! —
поспешно перебил Артур, никак не ожидавший, что она вздумает повторять во
всеуслышание его слова.
— Ну, в чем дело? — с досадой спросила миссис
Кленнэм. — Что еще?
— Извините меня, мистер Кэсби — и вы, миссис
Финчинг, — я еще на одну минуту отвлеку матушку…
Он придержал ее кресло, иначе она сама
повернула бы его, оттолкнувшись ногой. Они остались сидеть лицом к лицу. Она
смотрела на него, а он торопливо соображал, не грозит ли огласка сообщения
Кавалетто какими-нибудь непредвиденными и нежелательными последствиями, и в
конце концов решил, что лучше сохранить это сообщение в тайне — хотя, пожалуй,
не смог бы привести никаких разумных доводов, кроме того, что с самого начала
был уверен, что мать тоже никому не станет говорить об этом, кроме своего
компаньона.
— В чем дело? — нетерпеливо повторила она. —
Что тебе нужно?
— Матушка, я это сказал вам не для того, чтобы
вы рассказывали всем. Мне кажется, этого делать не следует.
— Ты мне ставишь условие?
— Если угодно — да.
— Так помни же, Артур — тайну создаешь ты, —
сказала она, поднимая руку. — Ты, а не я. Ты явился сюда со своими догадками,
подозрениями, расспросами, а теперь ты еще заводишь тайны. Какое мне дело до
того, где был и кем был этот человек? Какое мне до него вообще дело? Пусть хоть
весь мир, если хочет, узнает об его прошлом, мне-то что. А теперь пусти меня.
Он подчинился властному, светившемуся
затаенным торжеством взгляду и отвез кресло на прежнее место. По дороге он и на
лице Флинтвинча заметил торжествующую усмешку, без сомнения относившуюся не к
Флоре. Итак, весь его замысел, все надежды и попытки обернулись против него же
самого, и это окончательно убедило его, что от матери он ничего не добьется.
Оставалось одно: обратиться к старому другу — к Эффери.
