Забыв о прогулке, она поднялась по лестнице. На площадке было тихо, даже обитатели дедушкиных часов не выкрикивали обычные оскорбления. Над ее головой, на втором этаже, расхаживал Амос, как он часто делал в это время дня. Она закрыла за собой дверь комнаты и легла на кровать. В голове безостановочно крутились слова бабушки. Таня притянула колени к груди, пытаясь избавиться от ужасного чувства одиночества, но оно оставалось, наслаиваясь на мучительные воспоминания о комнатах, куда они заглянули с Фабианом.
Подняв руку, она с грустью разглядывала браслет, спрашивая себя, почему бабушка подарила его внучке, которую так сильно не любит. Вспомнились слова бабушки о том, что такие брелоки защищают. Она принялась по очереди изучать их, воображая, какую историю мог бы рассказать каждый о своей первой владелице. Некоторые вызывали однозначные ассоциации: сердечко — любовь, кольцо — замужество. Ключ — дом или, возможно, безопасность. Маска… любовь к театру? Были среди брелоков странные и тревожащие: к примеру, меч и кинжал. А при виде следующего у Тани перехватило горло, словно вокруг шеи плотно обвился побег плюща. Крошечный, украшенный резьбой котелок, вызывающий лишь одну ассоциацию — колдовство.
Какие бы тайны ни скрывал браслет, Таня не сомневалась: Элизабет Элвесден он не даровал ни защиты, ни удачи.
Обедала Таня с аппетитом, что было удивительно, учитывая события этого дня. Потом бабушка положила грязные тарелки в раковину, а на их место поставила большую миску со свежей клубникой и кувшин густых сливок.
— О-о-ох… — простонал Уорик, потирая живот, но взглядом пожирая клубнику. — В меня больше ничего не влезет.
— Глупости, — заявила Флоренс, поставила перед ним блюдце с клубникой и щедро полила ее сливками.
Уголком глаза Таня заметила, как крышка чайницы приподнялась и оттуда выглянул живущий в ней маленький иссохший брауни. Его морщинистое лицо, похожее на грецкий орех, наполовину скрывали спутанные косматые волосы. Его разбудил звон посуды. Он бросил сердитый взгляд в сторону Тани, перегнулся через край, помешал в сахарнице палкой, с которой никогда не расставался, и снова скрылся в чайнице.
Флоренс потянулась к сахарнице, посыпала свою клубнику со сливками и передвинула сахарницу дальше по столу. Таня тут же отдала ее Фабиану. Она в жизни не стала бы пользоваться сахарницей после того, как к ней прикоснулся брауни; и никто из присутствующих не знал Таню настолько хорошо, чтобы с уверенностью сказать, посыпает она обычно сахаром клубнику или нет.
Уорик первым попробовал клубнику, и на его физиономии возникло отвращение. Он сплюнул в салфетку.
— Это соль!
Он протянул руку к кувшину с водой.
— Ты уверен? — спросила Флоренс.
— Еще бы!
Рука Фабиана замерла в воздухе, рот был слегка приоткрыт, разочарованный взгляд прикован к ложке.
— Кто последний наполнял сахарницу? — спросила Флоренс.
— Я, — ответила Таня виновато. — Сегодня утром.
Флоренс схватила загубленный десерт и вытряхнула его в мусорное ведро.
— Ради бога, в другой раз постарайся быть более внимательной!
Таня прикусила губу, радуясь, что Уорик успел попробовать десерт. Она была в ярости, что он рассказал бабушке о происшествии в лесу, хотя дал слово молчать. Она злилась на них обоих за тот бессердечный разговор, который недавно подслушала.
Настроение Уорика испортилось, он извинился и ушел. Вскоре за ним последовала Флоренс.
Фабиан перегнулся через стол и слегка толкнул Таню в бок.
— Я точно знаю, утром в сахарнице был именно сахар. Я посыпал им кукурузные хлопья.
Таня пристально смотрела на него.
Ленивая усмешка расползлась по лицу Фабиана.
— Когда же ты подменила его?
— Что?
— Подменила на соль. Когда ты сделала это?
— Что? Ты думаешь… думаешь, это я сделала?
— А что, нет?
— Нет, — холодно ответила Таня. — Зачем?
Фабиан усмехнулся.
— Шутки ради?
Таня встала из-за стола; есть клубнику уже не хотелось.
— Да, конечно, Фабиан. Какая прекрасная шутка — выставить себя перед всеми идиоткой.
— Ну, было весело увидеть выражение лица Уорика, когда он набрал полный рот этой клубники, — жизнерадостно заявил он. — И ты не посыпала свое блюдце сахаром.
— А что, это обязательно?
Таня двинулась к выходу, но Фабиан опередил ее и загородил дверь.
— Пропусти меня.
— Знаешь, слишком много странного происходит в твоем присутствии.
Таня сощурилась, но сердце у нее заколотилось.
— Что?..
— Вроде того, что случилось, когда твои родители уехали во Францию, а ты была здесь, — продолжал Фабиан. — В первый вечер мы все смотрели кино, и, когда оно закончилось, ты встала и тут же упала, потому что шнурки у тебя оказались связаны. Ты обвинила в этом меня, но мы оба знали, что я не мог этого сделать, потому что сидел на другом конце комнаты и ни разу не приблизился к тебе. Потом прошлым летом ты купила для Флоренс свежие цветы, а на следующий день они были мертвы. Все до одного увяли в воде, такой застоявшейся, словно ей было три недели. И потом был случай, когда…
— По-твоему, между всеми этими случаями есть что-то общее, Фабиан? — спросила Таня, пытаясь сдержать дрожь в голосе.
— Да, есть. Это ты. Странности происходят, когда ты поблизости. Тебе кажется, что никто ничего не замечает… но ко мне это не относится.
Таня заставила себя рассмеяться; получилось неискренне, но…
— У тебя очень живое воображение. Это все? Может, наконец пропустишь меня?
Фабиан, усмехаясь, отошел в сторону.
— Есть в тебе что-то непонятное. Ты что-то скрываешь. И я дознаюсь, что это такое.
Таня замерла.
— Оставь меня в покое, Фабиан. Я серьезно. Не лезь в мои дела.
— Прекрасно, — беспечно заявил Фабиан. — Уорик никогда не хотел, чтобы я разговаривал с тобой. Говорит, от тебя одни неприятности.
— Мне безразлично, что говорит твой драгоценный отец. — Таня с сердитым видом прошла мимо Фабиана. — Его слова ничего не значат: я слышала недавно, как он нарушил свое обещание. Слышала, как он рассказал бабушке, что нашел нас сегодня в лесу. Он донес на нас. Может, тебе имеет смысл хорошенько задуматься, от кого действительно в этом доме неприятности?
Этой ночью Таня долго не могла уснуть, так сильно она сердилась на Фабиана и Уорика. Снова и снова она проигрывала в уме, что могла бы возразить им, каждый раз придумывая все более остроумные, язвительные ответы и даже полушепотом произнося их. Как смеет Уорик говорить, что от нее одни неприятности? И как смеет Фабиан обвинять ее, что она подменила сахар солью?
