Враги и недруги, радостно визжа, тут же побежали докладывать императору. Тот (хоть и юнец, но все же не дитя малое) на Меншикова осерчал, в сентябре 1727 года светлейшего арестовали и со всем семейством отправили в ссылку. Поначалу, правда, довольно мягкую: в Рязанскую губернию, позволив взять с собой целых 127 слуг и 33 повозки с разным добром. Но очень быстро, едва ли не на дороге в Рязань, тормознули, слуг и обоза лишили, отправив в забытую богом и людьми деревушку – примерно на тысячу километров севернее Тюмени (вероятнее всего, это была инициатива не императора, а Долгоруких). Там через два года умерли и сам Меншиков, и Мария.
Была создана специальная правительственная комиссия для учета всего, чем владел Меншиков. Насчитали немало земель, 90 000 крестьянских душ, шесть городов в личной собственности, 4 миллиона рублей наличностью, на миллион бриллиантов и других драгоценностей, три серебряных сервиза, каждый из 288 предметов, 105 пудов (1680 кг) золотой посуды. Ну, и парочка дворцов (один из них в 1957 году передали Эрмитажу, во втором, в Ораниенбауме, сейчас музей).
В казну из всей этой благодати не попало ни копеечки – все разошлось по рукам описывавших и конфисковывавших. Долгорукие приготовились жить очень красиво, но, на их беду, юный император внезапно умер от оспы. Елизавету легонько посторонили подальше от трона (в силу того же не вполне благородного происхождения), а на престол возвели племянницу покойного Петра I, дочь его брата, вполне благородную происхождением Анну Иоанновну, до того прозябавшую в роли вдовствующей герцогини крошечного герцогства Курляндского (это в Прибалтике). Ну, а у той были свои фавориты…
Долгоруких и некоторых других вельмож быстренько распихали по тюрьмам и ссылкам – разумеется, в соответствии с традициями эпохи ободрав как липку. Всесильным «первым после императрицы» лицом на десять лет стал Эрнст Иоганн Бирон – происхождения он был самого «подлого», собственно, не Бирон, а Бюрон (это потом он поменял одну буковку и стал уверять, что состоит в родстве со знаменитым во Франции родом Биронов). Однако он еще с курляндских времен был любовником и доверенным лицом Анны, каковым и остался в России. Соответственно, именно он занял и не существовавший, конечно, официально, но не ставший оттого менее прибыльным пост «главвора России».
Именно к нему и перешла большая часть конфискованного у Меншикова. И очень быстро именно он озаботился зарубежными банковскими вкладами Меншикова, составлявшими 9 миллионов рублей (что равнялось годовому доходу казны в последние годы жизни Петра I). Однако на все требования вернуть деньги и лондонские, и амстердамские банкиры отвечали, в общем, логично: уважаемые господа, это частные вклады, и забрать их может либо сам вкладчик, либо законные наследники…
Бирон сделал неглупый ход (правда, сам он был невеликого ума человеком, кто-то явно подсказал). К остававшимся в ссылке второй дочери и сыну Меншикова поехали «переговорщики». Предложение было не особенно и затейливое: ссыльных освободят и вернут в Петербург, девушку выдадут замуж за брата Бирона Густава, Александра-младшего тоже не обидят – если он как законный наследник выведет из заграниц батюшкины капиталы. Ссыльные, понятно, согласились. Вернувшиеся в Россию девять миллионов разделили прямо-таки по справедливости: восемь – в казну, один – Бирону. Густав на Меншиковой женился. Александра… с точки зрения Бирона, не обидели, а с его собственной – наверняка. Вернули ему земли с двумя тысячами крепостных душ, и только. Самые что ни на есть жалкие огрызки отцовского богатства (правда, по меркам того времени – неплохое состояние). Благородной души человеком был все же Бирон – мог и гроша ломаного не дать…
Стоп! Полный назад! Я как-то ухитрился проскочить мимо темы, интереснейшей самой по себе, – борьбе Петра I с трехглавым драконом. Поэтому ненадолго вернемся назад.
С коррупцией и казнокрадством Петр боролся особенно усердно – пожалуй, яростнее, чем со шведами. Дело было не в высокой морали, а в государственных интересах – из-за проказ сиятельных заворуев (имевших к тому же привычку присваивать изрядную часть налогов, которые они собирали согласно должности) государственная казна порой оказывалась пуста. Совершенно. Как лунная поверхность. Один многозначительный пример: как-то пришла пора выплачивать очередную субсидию польскому королю Августу Саксонскому Сильному, главному радетелю русских интересов в Польше (как легко догадаются циники, король это делал не из любви к России, а за приличную денежку). Ситуация пиковая: в казне ни копейки, а платить необходимо – иначе Август, чего доброго, может без зазрения совести запродаться кому-то другому. Петр забрал наличность у тех ведомств, где она имелась, занял деньги у Троицкого монастыря и богатого купца Филатьева. Все равно не хватало – и, чтобы набрать нужную сумму, царю пришлось одолжить у Меншикова 420 золотых…
В таких условиях жизнь заставит воевать с коррупцией насмерть… От разогнанного Сыскного приказа, чьи жалкие остатки были распиханы по разным ведомствам, толку ждать не приходилось. Петр пытался испробовать и чисто воспитательные меры: ввел положение, по которому, согласно знаменитой Табели о рангах (именно так, в женском роде, это слово тогда и писалось), с определенного чина давалось личное дворянство, а там и потомственное. Отчего-то Петр полагал, что, ставши дворянами, чиновная братия будет меньше воровать и меньше брать взяток. Получилось с точностью до наоборот – новоявленные дворяне теперь и взяток вымогали больше (они ж дворяне, а не кто-нибудь, должны почет иметь!), и воровали покруче…
Справедливости ради замечу, что порой провинциальная чиновничья братия брала взятки не из алчности, а ради того, чтобы не умереть от голода. «Задержки зарплаты» из-за пустой казны были такими, что не снились и в наши лихие 90-е. В 1720 году архангельские чиновники жаловались в столицу, что еще не получали жалованья… за 1717 год! Доходило до сущих курьезов: когда в одну из провинций приехали ревизоры, чтобы расследовать дела бравших взятки с крестьян чиновников, на защиту подозреваемых грудью встали… сами крестьяне! Заявили категорически: никто у них ничего не вымогал, они по собственной воле приносили то провизию, то немного денег, видя, что чиновники, их жены и дети форменным образом могут помереть с голоду – а ведь христианские души, жалко…
Однако превеликое множество сановного народа воровало отнюдь не от голода… Одной из отчаянных попыток Петра хоть как-то поправить дело стало создание в 1711 году Приказа фискальных дел. Пятьсот фискалов с обер-фискалом во главе занимались исключительно тем, что старательно выискивали сведения о злоупотреблениях и доносили о них «наверх».
Увы, увы… Несмотря на «отдельные успехи», частенько замешаны в разных злоупотреблениях оказывались и сами фискалы – в полном соответствии со старым древнеримским изречением: «Кто охранит хранителей?» Тем более что фискалы были поставлены в очень уж выгодные условия с самого начала: даже если донос фискала оказывался ложным, сделанным по корысти или личной неприязни, никаких мер к нему не принималось, велено было считать, что человек поступил так «сглупа».
Да вдобавок рыба имеет свойство гнить с головы… Первым обер-фискалом стал Алексей Нестеров, человек вроде бы честный и принципиальный – однажды, не дрогнув сердцем, отправил за решетку серьезно преступившего закон собственного сына. Однако буквально через пару-тройку лет грянул царский указ о Нестерове, из которого следовало, что: «1. Будучи обер-фискалом, не только за другими противных дел (то есть нарушений закона. – А. Б.) не смотрел, но и сам из взятков и по дружбе многое в делах упущение делал. 2. В провинциальные и городские фискалы многих определял недостойных, и то за деньги, лошадьми, запасами и разными другими вещами с них брал. 3. От разных чинов людей за просьбу и предстательство к судьям и за произведение к делам брал многие посулы деньгами и другими вещами».
