«Верховники» намеревались сохранять такое положение и впредь. Потому и избрали в императрицы едва ли не нищую и не имевшую никаких связей в России вдову курляндского герцога, полагая, что именно она-то и станет их марионеткой. И, прежде чем устроить коронацию, дали подписать «Кондиции» – договор, по которому императрица лишалась всякой власти (переходившей, как легко догадаться, к Совету), и прав у нее оставалось даже меньше, чем у декоративного польского короля, – кукла на троне, и только.
Анна «Кондиции» подписала без всякого сопротивления, наверняка полагая, что лучше быть куклой на российском престоле, чем править в Курляндии. Однако, приехав в Петербург, она (далеко не столь глупая и ограниченная, как ее порой представляют) быстро оценила обстановку. А обстановка была такова: против «верховников» оказались настроены многие представители тогдашней элиты, практически все русское дворянство, а значит, и гвардия. Все хотели единоличного правления Анны. Дело тут, конечно, не в мнимой «русской привычке к тирании» – просто-напросто обладавший всей властью самодержец (или в данном случае самодержица) на троне был предпочтительнее восьмерки сиятельных вельмож, которые наверняка зазнаются и заворуются сверх всякой меры. Кончилось все тем, что Анна в присутствии «верховников» торжественно разодрала «Кондиции», заявив что-то вроде: ее, бедную вдову, обманом ввели в заблуждение и она плохо понимала, что по неосмотрительности подмахнула. «Верховники» промолчали и утерлись – дворец был буквально набит гвардейцами, не скрывавшими, что в поддержку Анны моментально пустят в ход шпаги и штыки. Чуть позже Анна Верховный тайный совет вообще распустила, чтобы не путался под ногами и не мешал править.
Участником всего этого веселого мероприятия, и активным, оказался Волынский – а потому именно Бирон не только замял следствие по его делу, но помог сделать первые шаги в придворной карьере.
Потом, как говорится, Остапа понесло. Волынский захотел вскарабкаться еще выше. В его дворце начались «ночные бдения» с доверенными людьми. Сочинялся на полном серьезе «Генеральный проект поправления государственных дел», по которому Бирона с Остерманом следовало крепенько потеснить. Но, как писали по другому поводу братья Стругацкие, «Кристобаль Хозевич успел раньше». Бирон, а особенно Остерман, переживший двух императоров и одну императрицу и всегда остававшийся при власти, тоже были не дети малые. Колобок попал к лисе – со всеми вытекающими последствиями, прекрасно известными по сказке…
Конечно, вряд ли Волынский всерьез намеревался сам занять престол империи – что ему шили в числе прочих обвинений. Должен был прекрасно понимать, что элита, дворянство, гвардия ни за что не допустят к трону не особенно и знатного и родовитого выскочку. Однако приписываемые ему слова: «Государыня у нас дура, и как ни докладываешь, резолюции от нее никакой не добьешься» – вполне могут оказаться правдой. Человек был жесткий, как вареная сова (доводилось мне в геологической юности пробовать эту пташку, когда заброшенный далеко в тайгу отряд из-за раздолбайства начальника остался с одной кашей, и ради пропитания с неделю палили по всему, что годилось в пищу). Энциклопедический словарь 1863 года именует Волынского так: «Человек вспыльчивый, злой и сварливый» (он, кстати, как-то за какое-то вполне безобидное стихотворение избил знаменитого уже поэта Тредиаковского – средь бела дня, причем в принадлежащем Бирону доме, что по меркам того времени означало для Бирона «бесчестье»).
Но кроме шитых белыми нитками обвинений хватало и вполне реальных: помимо бурного прошлого Волынский и при Анне брал немалые взятки и присваивал казенные денежки. Да и случай с Тредиаковским тянул на чисто уголовную статью. Вот и лишили головы исключительно в рамках очередного «передела власти». Между прочим, таково уж было невезение Волынского, что ему на сей раз не хватило всего-то трех с половиной месяцев – казнили его в конце июня 1740 года, а в октябре того же года умерла Анна и, забегая вперед, угодил под арест Бирон. Оставайся Волынский в живых, он наверняка открутился бы от всего как «жертва культа личности Бирона и незаконных репрессий» – примеров немало не только в русской истории…
Но забегать вперед не будем. Когда до смерти Анны оставались годы, Бирон продолжал резвиться, изобретая новые методы обогащения. Играл в карты на крупные ставки – причем терпеть не мог проигрывать, и его партнеры, прекрасно понимая, что к чему, умышленно проигрывали, что было не столь уж и замаскированной формой взятки. В свое время он провернул довольно прибыльную комбинацию: уже будучи герцогом Курляндским, устроил всеобщую ревизию, проверяя права владельцев на имения и земли. Примерно у ста пятидесяти неудачников не оказалось никаких документов. Конечно, в этом виноваты войны, не раз прокатывавшиеся по тем местам, особенно долгая Ливонская, – но, учитывая тогдашние ливонские нравы и реалии, можно предполагать, что какая-то часть не способных подтвердить свои права документально владения приобрела, скажем так, не вполне законным путем (беспредел в Ливонии порой царил жуткий). В общем, поместья тех, у кого не оказалось документов, Бирон забрал себе. В бедной Курляндии и поместья были, соответственно, небогатые, но как-никак полторы сотни…
Просачивавшиеся в широкие массы сведения о проделках Бирона рождали самые фантастические слухи: например, что он отправил за границу «два корабля денег». Кое-какие основания для этого имелись: Бирон, прекрасно зная о печальной судьбе многих предшественников, покупал земли за границей и по примеру Меншикова переводил деньги в заграничные банки. Но вот безусловной сказкой является другой широко распространенный слух: якобы немаленький зал в одном из своих дворцов Бирон вместо паркета выложил серебряными рублевиками, поставленными на ребро. Вряд ли расчетливый немец стал бы столь нерационально использовать деньги…
Легко догадаться, что Бирон казнокрадствовал и взяточничествовал отнюдь не в гордом одиночестве. Ни один фаворит не в состоянии сгрести в свой карман все неправедные доходы Российской империи. Хватало и другим. Чистокровные русские заворуи, как обычно, действовали с размахом.
Сразу за Бироном идет, пожалуй что, князь Алексей Черкасский, глава направленного против «верховников» переворота. Получив в награду высокие посты и имея некоторое влияние на императрицу, он казенных денег, правда, не крал, зато за взятки, причем громадные, «решал вопросы» – самые разные. Именно к нему обратился один из первых русских историков Василий Иванович Татищев, автор трехтомного труда «История российская», каковой и сегодня именуется «одним из самых значительных трудов за всю историю российской историографии». Однако в людях именно XVIII столетия самым причудливым образом сочетались заслуги и пороки. Будучи астраханским губернатором, Татищев, как бы это сказать… В общем, вел себя как прочие губернаторы. Но человеком был предусмотрительным. Опасаясь, что жалобы на его методы умножения собственного капитала все же дойдут куда следует и вызовут соответствующую реакцию, он заранее поклонился Черкасскому тридцатью тысячами рублей – после чего все жалобы, если и были, исчезали начисто.
В Иркутске жил по старым сибирским традициям вице-губернатор А. Колобов. Как водится, брал взятки, грабил при любом удобном случае местное население, особенно «инородческое», присваивал часть жалованья служилых казаков. Из них же назначал и сборщиков ясака – за приличные деньги, но казаки платили их охотно, потому что, как нетрудно догадаться, быстро окупали все расходы и получали прибыль, гребя меха и в свою пользу. Нажитое он отправлял в свои российские имения, а попавшихся ему жалобщиков без церемоний сажал на цепь…
