– Думаю, что ничего особенного, хотя… нет, этого не может быть, – произнесла я вслух и тут же прикусила язык – в буквальном смысле.
– Погоди… – тут же вцепилась в последнюю фразу Ариша. – Не может быть чего?
– Да это я так… ты ведь знаешь, что имя Марата Зиятдинова мне неприятно, – попыталась выкрутиться я. – Терпеть его не могу, вот честно.
– Ты мне так ни разу и не рассказала о причинах. Ты ведь трижды отказалась у него сниматься – должна быть причина.
– Он мне просто не нравится.
– Регинка… так не бывает. Ты актриса, ты не можешь выбирать режиссера только потому, нравится он тебе или нет. Ты же с ним даже не работала!
– И поверь – никогда не буду. Самуловой не перезванивай, просто заблокируй ее номер. Да и номер Зиятдинова тоже. Ты услышала меня?
– Ты в последние несколько месяцев совершенно невменяемая, – вздохнула Ариша. – Я думала – усталость, съемки… но сейчас ты лежишь в таком месте, где тебя вообще ничего не может нервировать. А все по-прежнему.
– У меня давление сегодня поднялось, вот и нервничаю.
– Ой! – тут же всполошилась Ариша. – Да что же ты сразу не сказала?! А тут еще я со своими дурацкими разговорами…
– Не волнуйся, со мной все в порядке, я ведь в клинике…
– Ты там побольше спи, отдыхай, ладно? Я завтра позвоню.
Положив трубку, я, вместо того, чтобы по совету Ариши «отдыхать», заметалась по палате, не обращая внимания на головокружение и подкатывающую волнами тошноту.
Неужели… господи, неужели?! Но – как?! И почему так быстро? Нужно как-то убрать Аришу из Москвы, вот просто срочно что-то придумать! Пусть лучше сюда прилетит, квартиру снимет в городе – мне так будет спокойнее.
Да, точно! Завтра утром позвоню и скажу, чтобы ехала. Только повод придумаю подходящий за ночь…
Аделина
Матвей перестал улыбаться. Я заметила это на второй день после нашего разговора.
Обычно Мажаров всегда был в хорошем настроении с самого утра, чем приводил меня в недоумение – как вообще можно с утра испытывать позитивные эмоции? Я утром хочу только одного – убивать, особенно если Матвей дежурит и не ночует дома.
Но вот уже два дня, как он хмур с утра, хмур и задумчив на работе, хмур и молчалив, когда возвращаемся домой.
Нет, я понимаю – все эти проверки – дело мерзкое и выматывающее, но ведь ему совершенно нечего опасаться. Мажаров великолепный хирург, талантливый преподаватель, он безукоризненно честный и порядочный. Все, кто его знает, без раздумий подпишутся под моими словами. И этот нелепый оговор – всего лишь попытка безалаберной студентки избежать отчисления.
Ах, как жаль, что я пообещала Матвею не вмешиваться…
– Хочу перед Новым годом успеть прооперировать Шелест, – сказал он мне вчера после обхода, зайдя, как обычно, попить кофе перед уходом домой.
– Куда торопиться?
– Она актриса, ей работать нужно.
– Восстановительный период все равно большой. Она не сможет наносить грим какое-то время, ей даже простой косметики будет нельзя. О работе можно забыть примерно на год, ты-то понимаешь?
– Понимаю. Но у нее хорошие регенеративные процессы, думаю, этот срок сократится.
– Матвей… В чем дело?
Он вскинул на меня глаза и переспросил:
– В чем дело? Какое дело?
– Ну, ты серьезно? Куда ты торопишься с Шелест? Она тебя об этом попросила?
– Нет, конечно. Просто не вижу смысла оттягивать.
Мне это не понравилось. В клинике существует стандарт, которого все придерживаются, в том числе и я, и даже Матвею я не позволю что-то менять.
– Хорошо. Завтра утром я сама ее посмотрю и приму решение.
– Ты? А почему – ты?
– Потому что главный хирург тут пока еще я. И мне кажется, что ты торопишься.
Матвей долго смотрел мне в лицо каким-то странным, потухшим взглядом, и мне стало как-то не по себе.
Я выбралась из-за стола и села на диван, взяла мужа за руку.
– Матвей… ну что случилось?
– Я сегодня был в прокуратуре.
Мое сердце пропустило удар.
– Почему я об этом ничего не знала?
– Ты была в операционной, не хотел тебя отвлекать, потому отпросился у Василькова.
– И?
– Что?
– Ты не хочешь мне рассказать, о чем был разговор?
– Нет, не хочу, прости.
– Матвей… я твоя жена, в конце концов…
Он притянул меня к себе, крепко обнял и как-то виновато произнес:
– Вот в этом и проблема, Делечка. Меня обвиняют в изнасиловании.
– Что?! – я даже вырваться из его рук не могла – настолько ошеломила эта новость. – Они там вообще оборзели, что ли?!
– Тихо, успокойся. Что они могут сделать, если есть заявление?
– Матвей! Какое заявление, от кого?!
– От потерпевшей. С данными судебно-медицинского освидетельствования.
Тут я вообще потеряла дар речи. Как, ну как такое вообще могло произойти?! Да и когда ему успеть – даже если на секунду допустить, что это правда? Когда – он все время со мной или в клинике! Господи, да что же это происходит-то?!
– Погоди… но ведь должны назначить тест ДНК.
– Назначили, – кивнул Матвей.
– Должны проверить твое алиби на это время.
– Его нет.
– Как это?!
– В этот день я был дома, с тобой. А жена, как ты понимаешь, не свидетель.
Я встала, одернула халат и пошла к столу, полистала календарь.
– Какое число?
Матвей назвал дату, я отлистала до нужной страницы.
– У нас была Владыкина в этот вечер.
– Да? – удивился Матвей. – Я не вспомнил.
– Ну, видишь? Оксанку вызовут, она расскажет, до которого часа у нас сидела. Ты вызывал ей такси со своего телефона – должны быть какие-то записи? А уехала она от нас после двенадцати – точно.
Матвей молчал, нахмурив брови.
Нет, мне определенно придется проигнорировать свое обещание и влезть в это дело. Еще не хватало, чтобы репутацию моего мужа пачкала какая-то соплюха, решившая оговором добиться… а чего, собственно?
– Матвей, думаешь, это не просто обвинение?
– Думаю, что да. Фамилию мне не назвали – ну, это понятно, но намекнули, что исключительно из уважения к тебе меня не берут под стражу.
– С ума сойти! Этого еще не хватало! Но ты ведь видел результаты освидетельствования, там же должна быть фамилия.
