– Удачи нам! – вырвалось у меня, и я смутилась: – Извините…
– Ничего.
Он вышел из палаты, и я услышала его удаляющиеся по коридору шаги.
Часы показывали семь пятьдесят, до операции еще было время, которое я совершенно не знала, чем мне занять, чтобы не думать о том, что произошло с Аришей. Она, наверное, сейчас в морге… как же, наверное, ей было страшно умирать – в воде, понимая, что вот-вот захлебнется, и все закончится…
Я почувствовала, как по щекам побежали слезы, и справа стало больно – соль попадала на открытые раны, но это не могло сравниться с той болью, что сейчас копилась у меня внутри.
Наверное, я должна что-то сделать, что-то такое, чтобы люди, убившие Аришу, поняли – им тоже не отвертеться, у меня в руках такая бомба, что ее взрывом очень многих покалечит, а то и убьет. Да, я должна что-то сделать… и примерно уже знаю, что. Но для этого мне нужно отойти от наркоза – и черт с ним, с этим лицом, сейчас важно другое.
Да-да, точно… Здесь меня не будут искать еще долго, если, конечно, Ариша не призналась в том, где я. И я использую это время, использую так, чтобы суметь выпутаться самой.
Да, будет грандиозный скандал, скандалище… возможно, на моей карьере можно будет поставить крест, но и черт с ней – у меня достаточно денег, чтобы какое-то время вообще не работать. А дальше – посмотрим.
Анестезиолог встретил меня прямо по-дружески, много шутил, пока медсестра готовила капельницу, расспрашивал о съемках, предварительно, правда, попросив на это разрешения.
Это меня сначала удивило, но потом я поняла, что правило полной конфиденциальности распространяется и на врачей – они не должны подавать вида, что узнали клиента, если тот сам не позволил подобного.
Мы так заговорились, что я даже не почувствовала, как мягко уплыла в медикаментозный сон, а, очнувшись, не сразу сообразила, что операция уже закончилась, и я лежу в палате, а под рукой у меня – пульт с кнопкой вызова медсестры.
Правой части лица я вообще не чувствовала, словно она была намертво заморожена. Наверное, так и должно быть, главное, чтобы к ночи это добро не «оттаяло» и не начало доставлять неприятных ощущений.
Буквально через несколько минут пришла Женя, осмотрела меня, удовлетворенно кивнула.
– Проснулись? Отличненько. Что-то хотите? Водички, может?
Я еле заметно помотала головой – пить не хотелось. Хотелось спать, и я закрыла глаза, но Женя тут же потрясла меня за плечо.
– Нет-нет, просыпаемся, просыпаемся… вот так… – она ловко подсунула мне под плечи и спину специальную подушку-валик, дернула рычажок на кровати, и изголовье приподнялось, мягко усаживая меня в постели. – Хорошо… – Женя поправила одеяло, осмотрела повязку. – Сейчас позвоню Матвею Ивановичу, скажу, что вы проснулись.
Я хотела возразить, что еще не проснулась, но Женя уже убежала, да и язык мой словно распух во рту и не желал поворачиваться. В голове была странная легкость, словно все мысли испарились вместе с наркозом, я даже вспомнить не могла, что было до того, как меня повезли в операционную. Но, может, это и хорошо…
Когда вернулась со шприцем в лоточке Женя, я, с трудом разлепив губы, спросила:
– Женя… я не помню ничего… это нормально?
– Вполне, – засмеялась она. – Это вас еще просто не отпустило, к вечеру все будет в порядке. Давайте укольчик сделаем, а то скоро начнет болеть лицо.
– А… сильно болит?
– Говорят, у всех по-разному. Вы, если что, кнопочку нажмите, я приду.
Укол она сделала так незаметно, что я даже не поняла, почему ее рука накидывает на меня одеяло, но потом увидела лоток и в нем шприц без колпачка на игле.
– Женя… вы какая-то фея…
– Ага – добрая, с иглой, – засмеялась она. – Точно пить не хотите?
– Точно…
– Ну, тогда отдыхайте, сейчас Матвей Иванович придет. Если что – кнопочка на пульте, – напомнила она и упорхнула.
Я закрыла глаза и начала прислушиваться к ощущениям – нет, ничего, лицо словно деревянное, я его вообще не ощущаю никак. Если бы так было хотя бы до утра – вообще отлично, хоть поспала бы. Могу представить, как заболит, когда наркоз совсем отойдет…
Я начала дергать левой щекой, проверяя, все ли в порядке с ней, и за этим занятием меня и застал Мажаров.
– Лицевая гимнастика? – спросил он, присаживаясь рядом с кроватью.
– Да… правую половину не чувствую, хотела убедиться, что левая при мне…
– При вас и правая, не волнуйтесь. Все прошло очень хорошо, когда окончательно заживет – даже швов не найдете. Но с загаром придется быть предельно аккуратной.
– Я не фанатка. Говорят, это вредно, да и не очень модно.
– Правильно говорят. Знаете ведь выражение «аристократическая бледность»? Ну, вот. К лету обзаведетесь кружевным зонтиком, будете везде его с собой носить.
– Это обязательно? Я не фанатка всяких платьев и рюшей…
– Купите спортивный зонтик, – улыбнулся он. – Но беречься от лучей придется в любой одежде. Имейте в виду – даже самые тонкие и практически невидные шрамы загаром не покрываются, остаются белыми и выдают место операции.
Я вдруг посмотрела на него и серьезно сказала:
– Знаете, Матвей Иванович, а мне впервые в жизни стало плевать, узнает ли кто-то об операции.
– Да? Что за переворот в сознании? – удивился Мажаров. – Или это просто наркоз еще не совсем отошел?
– Это неважно… ну, в смысле – неважно вообще, кто и что подумает. Люди всегда найдут повод для сплетен, даже если ты очень стараешься им его не предоставить. А в моей профессии всегда слухов и сплетен куда больше, чем правды.
– У вас есть ко мне вопросы? – спросил Мажаров, аккуратно бросил взгляд на часы, и я поняла, что он торопится.
– Нет… спасибо, Матвей Иванович. У меня уже все хорошо.
– Пока еще не все, но непременно будет, это я гарантирую. А сейчас… извините, мне пора, – он поднялся. – Если что – не стесняйтесь, вызывайте дежурную сестру, а она, если потребуется, вызовет дежурного врача, сегодня Филипп Аркадьевич в ночь.
– Хорошо…
Мажаров ушел, а я протянула руку к задвинутым на окне жалюзи и дернула ручку, поднимавшую их вверх. В палате сразу стало солнечно и так светло, что я невольно зажмурилась – надо же, как снег сияет…
К вечеру я настолько осмелела из-за отсутствия болевых ощущений, что решила встать и пройтись по палате. Меня, правда, сперва здорово шатнуло, так, что я едва успела ухватиться за высокую кроватную спинку.
– Так, спокойно… – произнесла я, восстанавливая равновесие. – Без резких движений… аккуратно…
Я не знала, зачем мне вдруг так приспичило встать и бродить по палате кругами, то и дело хватаясь то за стены, то за мебель, чтобы не упасть. Голова кружилась, как в детстве на аттракционе «Ветерок» – такая большая карусель с креслами на цепочках, которые при наборе скорости летели высоко над землей.
