Она выведала у стражников, что в Дренте у него есть обожаемые жена и дочь. Жену Дрехт не видел уже четыре года, но все это время не искал удовольствий на стороне. Причем считал это чем-то само собой разумеющимся, как способность дышать или говорить. Просто он дал клятву.
Попытки Кресси закончились ничем. Такие мужчины, как капитан стражи, были редки и опасны. Они исполнят свой долг, даже если это сделает их или окружающих глубоко несчастными. Ему нужна была только его жена.
Дрехт отступил, пропуская даму в каюту.
Стоило двери захлопнуться, как выражение лица Кресси изменилось. Обворожительная улыбка исчезла, страсть в глазах потухла.
Как и обещала Сара, эликсир усыпил Яна Хаана; его тощая грудь с выступающими ребрами вздымалась и опадала.
Кресси посмотрела на него равнодушно, как на подыхающую на окне муху. Телесные силы давно покинули Яна Хаана, но сей факт компенсировался его действиями, властным тоном и готовностью его верных псов – Дрехта и Воса – исполнить любой его каприз. Вот бы они удивились, узнав, зачем он требовал ее к себе каждую ночь. Вовсе не из-за избыточной мужской силы и неуемных аппетитов.
А потому, что боялся темноты.
Чаще всего она просто ложилась рядом нагая, чтобы ему было кого обнимать, когда его разбудит очередной кошмар.
Изредка он все же овладевал ее телом, но вряд ли звал бы ее к себе, если бы Сара оставалась с ним на ночь.
Мысль об упорстве подруги вызывала в душе Кресси истовую гордость.
Любая другая женщина безропотно выполняла бы все его желания, ибо жизнь в роскоши того стоила.
Но не Сара.
Мужнины побои, ругань, унижения и перепады его настроения она выдерживала стоически, как скала, не подчиняющаяся резцу скульптора. Кресси часто заставала Яна злящимся на упрямую жену и обнаруживающим к ней страсть, которую он никогда не показал бы на людях. Все эти годы он высокомерно полагал, что это он мучает ее, но Кресси знала, что все ровно наоборот. Сара была единственным врагом, которого ему не удалось победить.
Ян что-то пробормотал во сне, и Кресси поспешно отогнала праздные мысли.
Она поспешила к письменному столу и нашла на нем список имен, который Сара углядела днем. Подруга попросила ее скопировать список, а Кресси обычно делала почти все, о чем просила Сара, и не спрашивала, зачем это нужно. На самом деле Сара походила на своего мужа больше, чем готова была признать, однако ее властность проистекала из доброты, а не из алчности.
Кресси взялась было за перо, но тут ее взгляд упал на стойку для доспехов. Под ремешком кирасы виднелся сложенный пергамент.
«Это еще что такое?» – подумала Кресси.
42
Сара не сразу услышала шепот.
Уже светало, но сонный эликсир туманил разум. Она всегда принимала строго одну каплю, хотя в Батавии бывали дни, когда отчаянно хотелось увеличить дозу. Плохие дни, темные, когда Сара томилась от тоски и подолгу смотрела из окна вдаль, отчаянно желая для себя другой жизни.
В такие дни пузырек словно бы притягивал ее взгляд, так что Саре пришлось попросить Доротею спрятать его от греха подальше.
– Сара.
Казалось, шепот поднимается по стенам, ползет по потолку и по ней самой, словно многоножка.
Она вздрогнула и окончательно проснулась, не сразу сообразив отчего.
В темноте было не понять, который час. Ставни не пропускали свет. Может, Сара проспала час, а может, и все семь.
От духоты во рту пересохло. Сара потянулась за кувшином с водой на прикроватном столике.
– Сара.
Шепот заставил ее замереть, по телу побежали мурашки.
– Кто здесь? – спросила она. В ушах гулко стучала кровь.
– Заветное желание в обмен на услугу…
Голос звучал шершаво, слова царапали воздух. Сара нащупала рукоять кинжала.
Ночью его тяжесть в руке успокаивала, сейчас же он вдруг стал неподъемным.
Призвав на помощь всю смелость, Сара вскочила с постели и обыскала углы каюты. Пусто. Компанию ей составляла лишь луна, оскалившаяся за рваными краями облаков.
– Чего ты желаешь?
Сара бросилась к двери и распахнула ее.
Мерцавшая в нише свеча освещала пустой коридор.
– Чего ты желаешь?
– Уходи! – потребовала Сара, зажимая ладонями уши.
– Чего ты желаешь?
Свободы. Она едва не произнесла это слово вслух. Чуть не прокричала его. Ходить куда пожелаешь и чтобы никто и ничего не запрещал. Чтобы самой решать, как прожить день. Заниматься тем, чем нравится, не боясь осуждения, и быть такой матерью, какой хочется, а не такой, какой приходится.
– Чего ты желаешь? Скажи мне, и я уйду…
– Свободы, – тихо произнесла она.
– Что ты готова отдать за нее?..
Сара открыла рот, потом закрыла. Несмотря на темноту. Даже перепуганная, она оставалась женой торговца. И знала, как заключают сделки.
– Чего это будет стоить?
Вос, в ночной рубахе, закрыл руками уши, стараясь заглушить шепот.
– Она тебя отвергнет.
– Не отвергнет, – процедил он сквозь зубы.
– Она над тобой потешается.
– Нет.
– Пролей кровь, заключи сделку, и она будет твоей…
– Кинжал будет под кроватью…
Лия сидела при свете свечи, широко распахнув глаза и прижимая к груди незаконченную модель корабля. «Так просто, – думала она. – Почти никаких усилий, а награда велика».
– Чего ты желаешь?
Йоханнес Вик скатился с тюфяка и подскочил к двери с кинжалом наизготовку.
Боцману опасен крепкий сон. Захрапишь – можешь и не проснуться.
Каюта Вика находилась под носовым кубриком, где отдыхали матросы. Оттуда слышались звуки виолы и стук игральных костей.
– Чего ты желаешь?
– Кто здесь? – сердито спросил Вик, распахивая дверь в парусную каюту.
Никчемный болван, как обычно, храпел в своей койке.
– Старый Том…
– Старый Том? – переспросил Вик изменившимся голосом.
Он вернулся к себе в каюту. Там была непроглядная темнота, но она ему не мешала. Они хорошо понимали друг друга.
– Что, мой старый знакомый явился? – Вик похлопал по глазу, закрытому повязкой. – А я-то гадал, когда ты меня отыщешь, только не так мне это представлялось.
Ответом ему была тишина.
– Думал, я тебя не узнаю тогда, на палубе? – злорадно продолжал Вик. – Однажды я сохранил твою тайну, за что поплатился глазом. То был мой последний благородный поступок в жизни. Знаю я, чего ты делаешь на этой посудине и зачем – тоже знаю.
