– Спасибо, Никер, – сунув коробочку в набедренный карман комбеза протягиваю ему руку, но его руки демонстративно заняты планшетом.
– Ну, Никер, не дуйтесь. Всё будет хорошо! Вот долетим, раскочегарим базу, – пытаюсь я сгладить момент: – И я весь ваш. Лечите, сколько душе вашей будет угодно!
– На базе, – оторвав взгляд от планшета, смотрит он мне в глаза: – У вас новые заботы найдутся. А за ними – ещё и ещё. Не врите, капитан. Ни мне, ни себе!
– Ну… Обещаю – я всё исправлю, капитан! С вашей помощью!
– Хотите исправить? – Протягивает он ко мне раскрытую ладонь: – Коробочку верните и идите спать.
– Извини, – прижимаю заветный карман ладонью: – Но это мне сейчас важнее.
Он пожимает плечами и я, поняв, что разговор окончен, иду к двери, около которой меня останавливает его оклик.
– Капитан?
Разворачиваюсь в его сторону.
– Хоть вы и весьма критичны к СМИ, – немного прищурившись, Никер разглядывает моё лицо: – Которые называют вам незаконнорождённым сыном Императора, должен отметить, что на сей раз они недалеки от истины.
– Что?!
– Вы такой же упрямый, как и ваш отец, капитан.
– Знаете, док, – покачав головой открываю дверь: – Они меня ещё и бандитом называют.
– И что с того? – Пожимает он плечами: – Одно другому не мешает.
Спорить с ним не собираюсь – немного помолчав, просто покидаю его владения, притворив за собой дверь. Пусть он считает, что этот раунд остался за ним, сказавшим последнее слово. Я не против. Совсем не против – мысленно повторяю я, поглаживая карман, где в коробочке ждут меня заветные пилюли.
С медициной, Никер, должен признать, не подвёл.
Первую капсулу я заглотил стоило только двери лазарета щёлкнуть замками, отсекая меня от врача. Эффект последовал практически моментально – не успел я пройти и половины пути, отделявшей мед часть от рубки, как по телу прокатилась волна свежести, напрочь выметая слабость, боль и сонливость. Несколько обалдев от такого эффекта и поддавшись нахлынувшей эйфории, я, словно мальчишка, проскакал на одной ножке по ступенькам лестницы, соединявшей вторую служебную палубу с осевым коридором и только вылетев в него, замер, разглядывая новый пейзаж.
Бело серый, слегка мутный в своей однообразности, пейзаж.
Равнина. Редкие, такие же серые камни. Плотная щёлка белёсой травы. Светло свинцовое небо, местами подёрнутое клочьями чуть более тёмных облаков.
И – тишина. Ни посвиста ветерка, ни шелеста травы, ни писка, чирикания, или жужжания местной живности.
Унылый, мёртвый и не интересный мир. Если бы не трава. И, если бы, не скрип чьих-то шагов. Скрип, словно человек идёт по промороженному снегу, вот только тепло здесь – снега и в помине не найти.
Скрип усилился и я, обернувшись, поспешно отступаю в сторону – прямо на меня идут двое. Взрослый и ребёнок. Отец и сын? Возможно. А, может, и дочь – облегающие их тела широкие и свободные полосы такой же серо-белой ткани скрадывают фигуры. Только поравнявшись со мной, старший, мне хорошо видно его немолодое лицо, приветственно кивает, попутно толкая в шею ребёнка и тот коротко кланяется, ни на миг не переставая ощупывать меня крупными тёмными и блестящими от любопытства глазами.
Дёрнув его за руку и прошептав что-то неласковое, старший сходит с дороги и удаляется прочь, таща, словно на буксире ребёнка, продолжающего таращиться на меня. Отходит он, впрочем, недалеко – всего на пару шагов.
Присев на корточки, мужчина достаёт из складок своего одеяния небольшую палочку с шариком на конце и принимается постукивать ей по земле.
Удар, удар, короткая серия из трёх, или четырёх – глухой отзвук показывает, что под тем местом, на которое сыпятся удары – пустота.
Его усилия вознаграждаются уже в середине второй серии – кусок земли прямо перед ним приподнимается и оттуда, из чёрной глубины, наружу высовывается суставчатая, покрытая плотной рыже-бурой шерстью, нога.
Теперь за дело принимается ребёнок.
Поглаживая шёрстку и шепча что-то ласковое – слов не разобрать, до меня доносятся только интонации, он добивается того, что из лапы, вниз, к земле, начинают выступать небольшие, телесного цвета, округлости. Вытащив стеклянную банку из недр своего одеяния, ребёнок продолжает гладить шерсть, одновременно ловя банкой, падающие вниз тягучие капли светло зелёного цвета.
Пол минуты и лапа, опорожнив весь запас, убирается, а её место занимает другая, отличающаяся от предыдущей разве что пятном более тёмного меха.
Заинтересовавшись происходящим делаю шаг вперёд, но мужчина, замерший как изваяние, едва-едва качает головой, и я поспешно сдаю назад, не желая мешать их работе.
Закончив – стоит второй лапе сдать весь свой запас жидкости, как крышка возвращается на место, а парочка выпрямляется, потягиваясь и разминаясь. Ребёнок демонстрирует мне заполненную на треть мутным составом банку и, расплывшись в довольной улыбке, разворачивается след за отцом, который, отойдя на десяток шагов, уже готовит палочку к новым ударам.
Однако.
Отступив на середину дороги пытаюсь понять увиденное, вернее понять то, зачем этот ролик был включён в общий ряд. То, что эти двое фермеры – ясно. Но мне-то, члену экипажа крейсера, к чему подобные картины? Помнить о корнях? О многообразии миров, оставшихся за моей спиной? О простых людях, ради которых ты тут?
Возможно.
А возможно, что та жидкость, которую ребёнок ловил банкой, есть некий редкий состав, без которого наши корабли замрут у причальных ферм. И тогда – круг замкнулся. Вы вместе – ты в пустоте, они – в своём сером мире, но и ты, и они – вы все работаете на победу.
На общую нашу победу.
– Капитан? – Голос штурмана настиг меня на около кресла: – Докладывает младший штурман Прот. Поход производится согласно плану. Отставание от графика, вызванное присутствием посторонних сил, устранено.
– Принято, – киваю, забираясь в кресло: – Сколько нам ещё?
– Двадцать семь часов, капитан.
– Принято! Пол?
– Да, капитан? – Бугристое лицо материализуется у меня над плечом.
– Минералка у нас есть? Холодненькая, с газиками?
– Сейчас будет, – он исчезает и, менее чем через минуту у меня в руке оказывается покрывающийся на глазах инеем высокий стакан. Глотнув ледяной, скулы сводит, пузырящейся жидкости, благодарно киваю Полу и поставив стакан в держатели прокручиваю ситуацию в голове.
Ха! А доктор не так прост! Ведь как точно всё рассчитал – прибудем в систему, пару-тройку часов на то, чтобы отыскать ту базу и сесть он мне дал.
А вот дальше всё. Вырублюсь.
Уверен, что его пилюли именно так и сработают – не зря же он так легко сдался. Ну да, забота о подопечном и всё такое. И ведь не поспоришь, и требовать другие не пойдёшь. Скажет – нет больше и всё. Не самому же во всех этих коробочках копаться?! Такое, с позволения сказать, «самолечение» – верный путь к больничной койке и надолго.
