Сразу после открытия Российского Съезда я пригласил двоих новых депутатов на обед: Леонида Волкова, политолога, помогавшего основать Российскую социал-демократическую партию и представлявшего один из московских округов, и Валерия Киселева, бывшего шахтера из Кузбасса в Сибири. Оба были членами объединения «Демократическая Россия», но их подход к экономической реформе был различен: Волков понимал, что реформа повлечет за собой болезненную перестройку, а Киселев отчаянно противился любым мерам, способным увеличить безработицу или вызвать скоротечную инфляцию. Впрочем, они были согласны в том, что касалось политической направленности Съезда: Демократическая Россия, считали они, обеспечит себе не больше 40 процентов голосов. Для того, чтобы политика движения восторжествовала, потребуется привлечь значительное число депутатов из более либерального крыла группы Коммунистической партии.
Я спросил, каковы шансы Ельцина стать председателем Российского Верховного Совета, и они ответили, что это возможно, но далеко не однозначно. У кандидата КПСС, Александра Власова, впрочем, шансов быть избранным еще меньше, чем у Ельцина, поскольку он считается слишком пассивным, чтобы осуществлять действенное руководство. Блеклая речь, произнесенная им при открытии Съезда, усугубила впечатление слабости. Хотя демократы извлекли уроки из своих прошлых разногласий и окажут твердую поддержку Ельцину, тот, полагали мои гости, сможет победить, если получит 10–20 процентов голосов депутатов-коммунистов. В противном случае председательское место вполне может достаться темной лошадке среди претендентов, каковым был Вадим Бакатин, министр внутренних дел СССР.
* * *
Выборы председателя, проходившие на следующей неделе, подтвердили первое из этих предсказаний. Несмотря на сильную поддержку Горбачева Власов не был избран в первом туре, где голосование шло по семи кандидатурам. Ельцин его обошел, тем не менее набрал далеко не большинство голосов. Во втором туре Власов и еще три депутата сняли свои кандидатуры, и основным соперником Ельцина стал консервативный партийный босс Иван Полозков, уже заявивший о себе как о противнике реформ. Ельцин снова одержал верх, но и на этот раз ему не хватило голосов – двадцати восьми. В то же время сторонники жесткой линии показали свою силу: Полозков получил почти столько же голосов, сколько и Ельцин.
Отправляясь из Москвы на саммит в Вашингтон, я считал, что Ельцин, вероятно, взял все голоса, какие мог, и что это открывало дорогу какому-нибудь новому кандидату, такому, как Бакатин. Однако Полозков выбыл из третьего тура, а Власов вновь бросил свой жребий в круг. Верная оценка впечатляющих результатов Полозкова и убежденность в том, что Власов для такого поста не годится, побудили немалое число центристов отдать голоса Ельцину, что и позволило ему вырвать победу: он набрал всего на четыре голоса больше при свыше тысячи голосовавших.
Победа знаменательная, но хлипкая. Депутаты, отдавшие ему свои голоса, не составляли цельной группы, и Ельцин тут же заявил, что он не войдет ни в какую партию или фракцию, а станет представлять народ РСФСР в целом. Тем самым он отказался от всякой попытки установить контроль над только что созданной российской Коммунистической партией или образовать собственную партию. Тогда это решение выглядело тактически мудрым, однако оно создало прецедент, который впоследствии подорвет способность Ельцина эффективно взаимодействовать со своими законодателями.
Особо сильные сомнения вызывало то, что ему удастся собрать на Российском Съезде две трети голосов, чтобы внести изменения в Конституцию касательно введения президентства и прямых президентских выборов. Ельцин и его сторонники уже стали говорить о необходимости президентской системы в России, и было совершенно ясно, зачем они это делали.
Скорее всего на прямых президентских выборах Ельцин, представься такая возможность, победил бы с подавляющим преимуществом и тем поставил бы в неловкое положение Горбачева, который не решился выйти к избирателям при учреждении президентства СССР. Но летом и осенью 1990 года у Ельцина просто не было голосов на Съезде народных депутатов РСФСР для утверждения президентской системы правления.
Тем не менее, он напрямую противостоял Горбачеву на Российском Съезде и победил. Власть и авторитет Ельцина росли, а вот у Горбачева стали падать.
Суверенная Россия
Недели через две после избрания Ельцина председателем Российского Верховного Совета, этот орган власти провозгласил Российскую Социалистическую Федеративную Советскую Республику суверенной. Она не первой из пятнадцати советских республик сделала это: первыми были три прибалтийские республики и Азербайджан, – зато в политическом плане ее решение имело самое большое значение. Сделанное Россией вызвало цепь таких же решений в других республиках, и еще до конца года все пятнадцать приняли декларации о «суверенитете».
Более ранние декларации прибалтийских парламентов явно были шагом по пути выхода из Советского Союза. В случае же с Россией и большинством других республик данная процедура имела двойственный смысл. В строго законном плане, провозглашение суверенитета являлось излишним: Конституция СССР уже определяла союзные республики как «суверенные». Ее положение гласило: «Союзная республика – суверенное советское социалистическое государство, которое объединилось с другими союзными республиками в Союз Советских Социалистических Республик».
С развитием советской власти суверенность, закрепленная в Конституции, оказалась такой же иллюзорной, как и право на выход. Объявив о суверенитете или о восстановлении суверенитета, различные республики тем самым заявили о своем праве пересмотреть Союзный Договор на своих собственных, а не московских, условиях. Горбачев обещал создать «подлинную федерацию» на добровольной основе, но к лету 1990 года стало ясно, что переговорный процесс представлялся ему как ведущийся между центром и различными республиками, причем во всем, что касалось раздела власти, последнее слово было за центром. Все большее число руководителей республик считали, что выйдет у него наоборот: они стали соглашаться с Ельцинской логикой, по которой различные республики как суверенные образования должны между собой решить, какого рода союз им требуется, а потом навязать свою волю центру.
Горбачев, разумеется, не мог оспаривать принцип суверенитета союзных республик. Обращаясь к Съезду народных депутатов РСФСР 23 мая 1990 года, он похвалил их за постановку этого вопроса и объявил о своей полной поддержке «стремления укрепить суверенитет РСФСР». Затем он перечислил меры, которые считал желательными, такие, как укрепление власти избираемых органов (советов) на всех уровнях, предоставление хозяйственных ресурсов в распоряжение республик и улучшение культурной жизни различных национальных групп. Ни одна из Горбачевских рекомендаций не была нацелена на укрепление автономии республики.
Этого он, разумеется, не допускал, хотя и утверждал, что различие между его и Ельцинской концепциями суверенитета кроется в отношении к социализму. Ельцин, доказывал Горбачев, стоял за то, чтобы отбросить социализм и даже советскую власть, и он указывал на то, что Ельцин предложил сменить название РСФСР на просто «Российскую Республику», выбросив из него сразу и «Социалистическая» и «Советская». Такое понимание суверенитета, подытоживал Горбачев, может привести только к краху Союза.
