– Молодцы! – одобрила уже не вдовствующая принцесса. – И ты, и Спрут! Эта Урфрида за тебя тоже не рвется, но она тут.
– Зачем?! – удивиться можно было и потише, ну да ладно, до эскорта не долетит, а Матильда поймет… уже поняла. – Маркграфиня с вами, а Коко? Барон Капуль-Гизайль?
– Урфрида с нами увязалась по просьбе маменьки, которая не могла меня оставить одну в чужой стране, ведь она мне так сочувствует, так сочувствует… Только, похоже, у молодой волчицы и свой интерес имеется. Кто – не скажу, но по всему выходит: если не Алва, то Савиньяк.
– Ты так думаешь?
– Мы так думаем. С благоверным, Валме и Бурразом. Леворукий этих охотниц ноймарских разберет, но сундуков Урфрида с собой тащит немерено. Не для меня же и не для Хайнриха.
– А говорит она что?
– Чушь всякую, – женщина неторопливо завернула коня, умный Дракко обошелся без понукания, – про Давенпорта. Ты его не знаешь, славный парень, успел и повоевать, и влюбиться в молодую баронессу Вейзель, а та сейчас в Аконе.
– Вейзель? Матильда, ты не знаешь, это же Мэллит!
– Мэллит?.. Наша?!
– Ну да! Ее Вейзели удочерили, мы виделись, она сама захотела! Проболтали часа три, у нее все хорошо… – Так хорошо, что она взялась сватать подружку! – Только ни про какого Давенпорта Мэллит не говорила.
– Ладно, с женихом после разберемся. Ты ведь Мэллицу раньше…
– Любил. – И как любил! С ума сходил, и куда все делось? – Теперь мы друзья.
– Вы и прежде друзьями были, – хмыкнула алатка, – знаю я такую дружбу! Убила б кое-кого, да сам помер…
– Матильда, я же потом с Марианной… Мэллит мне теперь как сестра. Наверное, как сестра, только не как Катари… Младше. Ну не знаю, как объяснить!
– А ты уже объяснил, и я почти поверила. Увижу вас вдвоем, окончательно поверю, а, к Змею! Ты кардинала встречаешь, вот и встречай. Зови эскорт, пора дурака валять, то есть дураков.
3
Странно негромкий гомон все увеличивающейся толпы, окрики по-хозяйски расхаживающих хурмецов, иногда недовольное конское ржанье, иногда скрежет и никак не прекращающиеся удары по дереву, а над всем этим – Молниегрозящий павлин на своем насесте. Топорщится, сверкает свежей краской и ждет, но пара откосов все еще не прилажена, да и вешать пока некого.
Уже не смертники в наспех огороженном досками «загоне» у торгового обелиска про замену пока не знают. Кто-то с тоской следит за сборщиками, кто-то уставился себе под ноги, кто в тысячный раз обводит взглядом такую знакомую и вдруг ставшую страшной площадь. Вот так и перестаешь понимать, жизнь это или уже смерть, а Филандр всё читает. Внимательно, с явным интересом, похоже, уже не первый раз. Что ему так понравилось – описание казни, что ли? Скорее всего; вон даже хмыкнул одобрительно, надо думать, особо хитрый пассаж Фуриса оценил.
Время тащится, как захмелевшая даже не черепаха, улитка. Все еще может измениться, все еще можно изменить или… оставить как есть. Такие часы, минуты, мгновенья бывают у всех, а Создатель или, того вернее, Леворукий, их растягивает, искушая чем можно и чем нельзя. У Лидаса было несколько минут для бегства, маршалу Капрасу на раздумья отмерили целых полчаса, но кончились и они. В глубине Кружевной показалась вереница заложников со связанными за спиной руками и на общей веревке.
Улица пуста, мушкетеры капитана Перистериса, любимца и надежды старины Гапзиса, давно очистили ее от и так немногочисленных обывателей и теперь караулили оба конца, так что подгоняемые молниеразящими заложники без помех тащились к площади, а по обеим сторонам рысил конвой, скромный, с десяток солдат, но на площади хурмецов хватает. Филандр, даже с учетом засевших в садике драгун, остается в большинстве, бесценные мастера, считай, отделались испугом и синяками, а через месяц-полтора за дело возьмутся мориски. Все еще можно оставить как есть, так будет разумней всего.
Гомон вокруг резко усиливается, заволновались все – и зрители, и хурмецы, и осужденные. Капрас тоже пробежался взглядом по своим подчиненным – половина мушкетеров по всем правилам расставлена по краям площади, остальные дисциплинированно сидят в пресловутом садике. Из драгун на виду только пятерка личного конвоя, да Агас верхом и с Солнышком в поводу трется среди конных хурмецов. Достаточно подать нужный знак, и…
– Один вид воинского строя усмиряет и дисциплинирует, – Филандр оторвался от чтения и теперь придирчиво изучал площадь. – Не так ли, маршал?
– Вы правы.
Все началось, когда цепочка заложников поравнялась с шеренгой то и дело оглядывавшихся на них мушкетеров. Бывший за старшего Афендули выслал коня, перекрывая проход, и заспорил со старшим охраны, показывая рукой на арестованных. Спорщика поддержал, оставив своих людей, пехотный капитан, затем – парочка прилично одетых горожан… От обелиска разговор было не расслышать, но взмахи руками, хватанье за оружие, отдельные нечленораздельные выкрики говорили сами за себя. Движение остановилось, заложники, те, кто не вовсе задохнулся, завертели головами, стараясь понять, что происходит, оставшиеся без присмотра мушкетеры смешали строй, превращаясь если и не в толпу, то в плохо организованную кучу, а капитан Перистерис потерял шляпу.
– Мерзавцы! В такой момент! – возглас маршала сшибся с гневным криком легата, как сшибаются петухи. – Афендули, болван провинциальный… Никак знакомых увидел, обормот, и все на свете забыл. А Йорго куда смотрит, специально же его оставил… Возмутительно!
– Маршал…
– Прибожественный! – Еще можно вывернуться, можно! – Зачатки неповиновения нужно давить решительно и сразу. Посылать за подкреплениями долго. Эта полурота – из местных новобранцев. Вместе с вашими людьми я мигом приведу их в чувство, а Афендули пойдет под суд.
– Под мой суд, маршал, под мой, – удивленная злоба на физиономии Филандра сменяется предвкушением, тоже злобным, – и немедленно! Читал я ваш доклад и радовался, а теперь прямо не знаю, что подумать. Препятствование воле Четырежды Божественного не прощается, даже если дело в простой глупости.
– Вы правы. Этот болван мало того что вступил в полк лишь осенью, собирается жениться, но девица не соглашается. Похоже, в заложниках оказался кто-то из красоткиной родни, вот он и решил… явить себя героем!
– А явил изменником. Что ж, девица будет избавлена от негодящего жениха. – Не то чтоб подобревший, но развеселившийся Филандр сунул сделавший свое дело доклад адъютанту и оглянулся на своих подручных. – Помогите-ка маршалу приструнить его недоумков. Зачинщиков арестовать и ко мне вместе с заложниками. Маршал, если вы быстро приведете в чувство ваших людей, кроме двоих смутьянов никто не пострадает. В противном случае, сами понимаете.
– Да, я понимаю, – Карло замахал обеими руками, подзывая Агаса. – Я имею обыкновение… командовать, находясь в седле.
– Ваше дело, и не забывайте про обед, – милостиво напомнил Прибожественный. – Слушайте, я прекрасно понимаю, что такое провинциальные болваны. Стрелять и ходить строем вы их худо-бедно научите, а мое дело объяснить, что нет воли кроме воли Четырежды Божественного. Ручаюсь, сейчас все всё поймут.
