Заглянем в сознание
Бо́льшую часть своей взрослой жизни я прожила с ужасающими воспоминаниями о том, как жестоко со мной обращались в детстве. Тем не менее даже до того, как эти воспоминания всплыли во всей своей полноте, у меня были повторяющиеся, навязчивые сны на ту же тему: о том, что меня преследуют и никто не хочет мне помочь, или о том, что меня ударили и изнасиловали, но я не могу кричать, поэтому те, кто находится рядом, кого я вижу, не замечают, что со мной произошло. Я часто просыпалась, пытаясь обрести голос и издать хоть звук. Как и Персефоной, мной владело безысходное чувство одиночества; сколько бы людей ни было вокруг меня, помочь не мог никто. В худших из этих повторяющихся снов в самых разных сценах варьировалась одна и та же глубинная дилемма.
Мне тепло и уютно в роскошной пенной ванне, успокаивающей уставшее тело. Голова покоится на краю старомодной ванны на ножках; прохладная фарфоровая поверхность поддерживает мою шею, а на груди, прямо у сердца, танцуют пузырьки, щекоча кожу. Я умиротворена и довольна. И вдруг я выпрямляюсь и сажусь в ванне, широко раскрыв глаза от шока и ужаса. «О НЕТ!» – мысленно кричу, плотно сжав губы, как будто боюсь позволить ужасной правде вырваться наружу. Внезапно я вспоминаю, что убила кого-то и каким-то образом заблокировала эти воспоминания. Я знаю, что больше никогда не забуду этого. И теперь, когда я все помню, как жить дальше, даже если больше никто не узнает? Теперь, когда я знаю, что совершила эту ужасную вещь, как мне жить с собой?
Всякий раз, когда мне снился один из этих снов, содержание его было невыносимым. Тяжелые сны заполонили мою повседневную жизнь, усиливая чувство, что со мной что-то не так. Всплыв на поверхность, воспоминания ворвались быстро и яростно. Их тревожный характер заставил меня сначала бросить им вызов: как вообще столь шокирующие вещи могут быть правдой? Где были мои родители и все остальные, когда это происходило? И почему мне никто не помог? Как в классической схеме с жертвами насилия, я принимала на себя ответственность и обвиняла себя. Почему эти мысли приходили мне в голову? И если это было правдой, почему я ничего не сделала, чтобы остановить насилие, когда оно происходило?
И опять жизнь сама дала мне идеальные ответы на эти давнишние вопросы. Когда мы встаем на путь исцеления, жизнь складывается так, что все, нужное для облегчения исцеления, приходит само. Я работала со многими клиентами в качестве лицензированного духовного наставника, и никогда еще ко мне не приходило столько людей с аналогичными проблемами. В течение всего пары месяцев у меня появилось пять новых клиентов, и ВСЕ рассказали мне одну и ту же историю – о сексуальном и ритуальном насилии в католической церкви. Некоторые из их историй были еще ужаснее моей. Эти люди выросли в разных концах страны, воспитывались в разных приходах и школах, но обращение с ними было одинаковым.
Я сидела и слушала, как на первом же сеансе они раскрывали душу, и в кульминационный момент беседы сразу же направила их к другому профессионалу. Я была убеждена, что на том этапе своего исцеления, на котором я тогда находилась, я не самый лучший помощник им. Я молчала, никогда не делясь своими демонами. Тем не менее в конце сеанса с пятым клиентом подняла глаза к небу и заявила: «Хорошо. Я ПОНЯЛА! Не присылайте мне больше этих людей». Слушая о чужих бедах и ранах и глядя на их внешнее проявление, я поняла, что нужно принять свои собственные. И решительно взялась за исцеление себя.
Почему я была «жертвой»?
Любители поиздеваться над детьми часто выбирают легкую добычу и заводят отношения с застенчивым ребенком или с тем, которого не принимают остальные (изгоем), заставляя их думать, будто они особенные. Но я-то, наоборот, была общительной отличницей и пользовалась успехом. Иногда я удивляюсь, почему выбрали меня. В детстве я была совершенно бесстрашной: есть фотография, на которой я с Сантой, мне тогда три или четыре года, и вид у меня весьма уверенный. Честно говоря, напуганным выглядит как раз Санта. Я могла бы со многим справиться! Итак, почему же я стала мишенью?
Непонятно также, почему я никому не рассказывала о том, что происходит. Ведь в детстве я определенно была откровенной. Но никак не могла сказать отцу, потому что тогда он убьет священника и сядет в тюрьму. Спустя годы, когда я все-таки поделилась с отцом, его слова подтвердили мои подозрения. Я не могла сказать и матери, потому что она была набожной католичкой и, как и все остальные члены моей большой семьи, думала, что священники просто неспособны ни на что дурное. Ведь священники – это посланники Божьи. Слову священника наверняка поверили больше, чем моему: оно было сродни Евангелию.
Помню, однажды я все-таки принялась угрожать, что расскажу. Меня не выгнали, просто в коридоре начальной школы состоялся напряженный разговор.
Хотя вокруг никого нет, я не боюсь. Мой класс всего в нескольких шагах: через застекленную дверь я вижу свет и знаю, что при необходимости могу добраться до нее за считаные секунды. Во все более и более жаркой беседе с епископом, приехавшим к нам с визитом, я выпалила, что собираюсь рассказать всем, что здесь происходит. Он бросается на меня, стискивает руками мое горло, сильно и решительно. «Я тебя УБЬЮ», – хрипит он. «Давай», – вызывающе отвечаю я. Он сжимает сильнее, пронзая меня взглядом, глаза от ярости светятся красным. «Я заберу твою ДУШУ!» Меня пронизывает ужас. Тем не менее моя естественная реакция – врезать ему. «Не драться. Вот тогда-то они тебя поймают», – твердо говорит мне внутренний духовный наставник. И я застываю, не сопротивляясь. Пригвожденная этим злобным взглядом, с горлом, стиснутым так, что едва не отдаю Богу душу, я недвижно стою на своем. Лишь дышу, поверхностно и коротко, чтобы он не понял, что я еще жива. Наконец капкан его пальцев разжимается.
Я не очень-то верю в дьявола, но в тот день мне показалось, что я видела его собственными глазами. Мое молчание купили не за страх потерять свою жизнь или даже душу, а за нечто более основополагающее: священник вынудил меня молчать, угрожая убить мою младшую сестру, которая была застенчивым и замкнутым ребенком, во многих отношениях просто хрупким. Не понаслышке зная, на что способны эти люди, я должна была ее защитить.
