Мы осматриваем еще один коридорчик, в котором развешаны и разложены фотографии и письма людей, утверждающих, что их исцелила та самая грязь, пребывающая теперь в моем кармане в баночке для детского питания. На одной из стен даже висят ходунки. Также повсюду разбросано множество тростей и скоб, свидетельствующих, что конечности, которые без них не могли двигаться, теперь в них больше не нуждаются. В этом коридорчике мы задерживаемся надолго, впитывая присутствующую здесь целительную энергию, ощутимую едва ли не физически; вы ощущаете ее мощное и притягательное биение. Забавно, но мне даже в голову не приходит помолиться, потому что в этом месте, по-моему, молитва, выраженная словами, попросту не нужна. Его глубокую, глубинную святость не описать никакими словами.
Когда мы идем обратно через главный неф, меня тянет налево от главного алтаря к закутку, где устроен мини-алтарь в честь Девы Марии. Я преклоняю перед Ней колени и молюсь о защите и исцелении моего брата, который сейчас в хирургии за тысячи миль. Встав и уже сделав шаг назад, снова опускаюсь на колени: «Прости меня, Матерь Божья, я совсем не хочу проявлять неуважение. Но я очень долго не молилась именно так. Молю Тебя, Святая Дева, дай мне знак, что Ты меня слышала». Когда мы с Робом выходим из внутреннего святилища, покидая церковь через боковой притвор, слева от нас внезапно открывается дверь, которую мы не заметили.
«Что вы здесь ДЕЛАЕТЕ?!» – чуть ли не набрасывается на нас маленький человечек.
Он, похоже, и сам озадачен нашим присутствием, а его голос и слова звучат довольно укоризненно, как будто он ждет от нас чего-то плохого. В ответ на наши простодушно-вопросительные взгляды он утверждает, что еще час назад своими руками запер все притворы и главный портал.
Я в нескольких словах рассказываю о брате, которому недавно сделали экстренную операцию на головном мозге, надеясь, что это достаточное основание быть здесь. Слушая меня, мужчина как-то непонятно дергает головой вверх и влево, как будто на что-то смотрит. Затем велит нам подождать и убегает. Вернувшись через мгновение, он несет незажженную свечу. Подает ее мне, и я спрашиваю, можно ли поставить ее сзади, к другим свечам. Он сначала быстро соглашается, но потом опять резко взмахивает головой вверх и влево, делая паузу, словно прислушиваясь к чьим-то командам. А затем произносит: «Нет, поставьте впереди… к Марии».
Когда я выхожу вперед, чтобы «вложить» молитву в знакомое тепло сияния свечи, у меня из глаз начинают течь слезы, медленно катясь по щекам. Ставя у ног Марии свою зажженную свечу, я подмечаю, что других рядом нет. Моя – единственный огонек, освещающий ее лицо.
Эль-Сантуарио, эту небольшую часовенку, которую мы посетили, называют «Лурдом
[94] Америки»
[95]. Теперь, с тех пор уже несколько раз побывав в Чимайо, я понимаю, что верующие и туристы заполняют в этой маленькой церкви все свободные места, пока она открыта. Парковка переполнена: там гомонят местные продавцы и газуют приезжающие и уезжающие машины. Поэтому я считаю маленьким чудом от Матери Божией в Эль-Сантуарио, что в тот день и парковка с двором оказались пустыми, и в церковь мы проникли через вроде бы запертые двери. Мой брат, кстати, слава Богу, быстро поправился.
Необязательно быть ревностным католиком, чтобы оценить дивную энергию исцеления и единое чувство веры, которое царит в этих священных местах. Неожиданным результатом моего импровизированного ритуала по воссозданию своего алтаря в Сент-Мало стало то, что теперь я могу находить утешение в самых разных католических святилищах. Я начала понимать, что мой гнев на католическую церковь, хоть и оправданный в определенном смысле, был несправедлив в отношении Церкви в целом. Любая Церковь состоит из множества людей, и каждый из них сам отвечает за свое поведение. В этой организации многие верующие проделали неоценимую работу – мать Тереза прекрасный тому пример. После того как я исцелила собственные раны и примирилась с собой, эти священные места, наполненные положительно заряженной духовной энергией, стали для меня гостеприимными. День поминовения в Мексике, замечательная церемония Тэзе
[96] в часовне Святого Креста в Сидоне, штат Аризона, и храм Богоматери Кабрини в Голдене, штат Колорадо, оказали на меня глубокое духовное воздействие.
Третий глаз и исцеление
Одно из преобразующих качеств, свойственных шестому ключу к Целостности, – это сила рефлексии, самоанализа. Используя интуицию и проницательность Третьего глаза, мы можем определить и рассмотреть самые истинные свои убеждения и глубоко личные чувства, связанные с духовностью. Разобраться, что мы думаем о ценности традиционных учений и концепций и о том, какие чувства они у нас вызывают, а также о способности людей обретать истину внутри себя через свою духовную связь. Понять, является ли страдание богоданной необходимостью, чтобы строить характер и подтверждать веру, и служит ли страдание какой-то более высокой цели в очищении наших «грехов». Мы можем также исследовать, что такое «грех» и верим ли мы в концепцию греха или видим свои ошибки и проступки в ином свете. Сопоставить эти представления о страдании с представлением о радости жизни, дающей полезную энергию. И как наше счастье и радость могут служить нашему Духовному Источнику (Богу, Будде, Творцу, Великой Тайне…)? Третьим глазом мы можем даже рассмотреть идею власти и господства в сравнении с идеей соответствующего раскрепощения человека. А что вы обо всем этом думаете?
В религиозных реалиях вы получили свою рану или нет, но в конечном итоге через нее вы «пожертвуете» старым образом жизни, чтобы породить новый. К сожалению, слишком многие застревают в горе или ужасе случившегося. В ошибочной попытке оправдать свою боль как страдание, необходимое для духовного блага, мы можем ее даже закреплять. На другом конце шкалы тоже находится страдание, которое мы закрепляем, стараясь полностью избежать любой боли. А вот когда прекращаем бегать туда-сюда и останавливаемся, глядя своей ране прямо в лицо, исследуя ее особенности на предмет очевидных и скрытых уроков и испытывая эмоции, которые там обнаруживаем, тогда и может произойти истинное исцеление.
