– А что вам известно про управление? – прищурился бдительный Ратко. – Ваша фамилия разве есть в списках?
– Нет-нет, – замахал руками полковник, – меня там нет, и, честно говоря, не стремлюсь, ибо, простите, не верю в тушение пожара керосином. И знаю я ровно столько, сколько об этом говорят в нашем клубе, – князь картинно обвёл рукой помещение управления. – И я буквально вынужден просить вас, господа, за своего племянника, человека в высшей степени душевного и порядочного, но горячего до невозможности и радикального до неприличия. Он определился корнетом в Павлоградский лейб-гусарский полк, но, боюсь, гвардейская жизнь несовместима с его характером, а протежировать в своё управление не могу по причине полного мировоззренческого несовпадения… Молодой человек считает меня, своего дядю, держимордой и душителем свободы, а вот либеральные методы наверняка сделают его вашим горячим поклонником…
Трепов оттаял. Господи, сколько танцевальных па ради обычной протекции. Нет, всё-таки профессиональная деформация – страшная вещь. Сам себя подозревать начнёшь.
– Конечно, полковник, конечно. Сегодня мы возвращаемся в Москву и до конца года каждый день расписан буквально по минутам. А вот сразу после Рождества – милости просим…
Там же, накануне
Поручений для только что сформированного управления лейб-жандармерии, начальником которого был назначен генерал Трепов, на самом деле было гораздо больше, чем до конца года. Если по-честному, новоиспечённые лейб-жандармы даже не могли предположить, когда у них вообще появится свободное время. Офицеров слегка подташнивало от обилия многоэтажных задач, поставленных императором, как мутит неподготовленного путешественника, неожиданно оказавшегося у кромки отвесной скалы и неосторожно глянувшего в пропасть.
Ракурс, с которого предложил им взглянуть на дела в империи государь, и само содержание разговора оставляли послевкусие приобщения к действительно большому и нужному делу, ради которого стоило потерпеть и поработать.
– Каждый из собранных мной здесь офицеров, – начал император, уже привычно прохаживаясь по мягкому ковру кабинета, – в своих ответах на мои вопросы указал на внутренние угрозы и глубинные причины неустройства империи, только используемые революционерами, но не инспирированные ими. Все собравшиеся здесь уверены, что без кардинальных и даже революционных перемен государство обречено… Нет-нет, таких слов никто не написал, но именно такие настроения я почувствовал, читая ваши отчёты… И главное – я с вами полностью согласен. Только вы это почувствовали, работая с простыми людьми, а я – общаясь с высшими сановниками. Вы правильно обратили внимание, – император остановился напротив Спиридовича, – что главными проповедниками революции, её интеллектом являются не самые бедные и не самые глупые люди. Не умученный пролетариат и не обездоленное крестьянство переворачивают вверх дном общества, рушат режимы и взрывают империи. Застрельщики и организаторы массовых волнений и бунтов – сплошь и рядом выходцы из правящих и не бедствующих сословий. Помещик-миллионер Герцен, капиталист Энгельс, сын зажиточного адвоката Маркс, сын губернского предводителя дворянства Бакунин… Парвеню – представители привилегированных и правящих сословий, которым, как они считают, не хватило места под солнцем и которые считают себя обделёнными. Но… – император остановился и поднял указательный палец, – это не значит, что таких людей надо обязательно изничтожать. Они выполняют крайне полезную социальную функцию – указывают государству, в каком месте прохудилась крыша и приходят в негодность крепостные стены.
– Ваше величество, вы предлагаете нам сотрудничать с ниспровергателями основ? – удивлённо воздел брови кверху Герарди.
– Ровно в той мере, в какой вы сотрудничаете с градусником, измеряя температуру, – мгновенно отреагировал император. – Вы охраняете здание государства, а ниспровергатели – ваши незаменимые бесплатные диагностические приборы для определения, в каком месте и что в этом здании пришло в негодность. Я бы сравнил вашу работу с работой часовщика. Конечно, существует несомненное отличие. Государственный механизм – это часы, которые нельзя остановить, починить и запустить снова. Все ремонтные работы приходится делать на ходу. Вы представляете себе уровень сложности этих работ, предстоящих любому, затеявшему реформы?
Жандармы достаточно живо себе представили результат исправления часового механизма без его остановки и теперь смотрели на монарха с грустью, замешанной на жадном любопытстве, ведь если государь говорит об этом, значит, у него есть какой-то план…
– Революционерам проще… – император махнул рукой с зажатой в ней трубкой куда-то в сторону окна. – Они предлагают всё снести до основания и потом строить заново, но никто из них пока не сказал, сколько будет длиться строительство, что будут кушать и где будут жить всё это время сами строители и те, кому «повезло» оказаться с ними в одной лодке.
Смешок, прошедший по аудитории, государь остановил поднятием руки.
– Государство как лодка – это тоже полезная аллегория. Если её экипаж дружно сопротивляется – перевернуть лодку извне крайне сложно… А если не дружно? А если кто-то внутри исподтишка раскачивает её? А что, если он делает это, даже не понимая, чем это грозит? Вот эти люди и будут объектом неустанной заботы создаваемой лейб-жандармерии. Работа эта крайне опасная, потому что внутренний враг или не считает себя таковым или неустанно рядится в тоги лояльности, являя собой образец преданности престолу. При этом он влиятелен и обладает серьёзными ресурсами для сопротивления, в том числе вооруженного. Причём внешне все его действия будут абсолютно легальны и вроде бы направлены на благое дело, только вот результат почему-то получается прямо противоположным… Борьбу с такими явлениями и таким противником нельзя вести теми же методами, которыми вы боретесь с вольнодумцами и бомбистами. Нужно учиться работать по-новому. И мы обязательно научимся…
– Ваше величество, вы сейчас говорите о внедрённых к нам идейных врагах империи? – осторожно уточнил аккуратист Ратко.
– Не только об идейных, поручик, и совсем не обязательно о внедрённых. У человека могут быть самые различные мотивы жаждать ослабления государства. Скажу больше, – император улыбнулся, – огромное количество людей, называющих себя патриотами, искренне считает, что самое устойчивое положение государственной лодки – вверх тормашками. О каждой группе мы поговорим отдельно, но первым, самым опасным и сильным зверем, с которым вам придётся работать, является имперская бюрократия… Если брать модный сегодня марксизм, я бы назвал её отдельным самодостаточным классом, потому что бюрократия имеет своё место в исторически определённой системе общественных отношений, отдельную, очень специфическую роль в организации труда и отличающиеся от других классов способы получения своей доли общественного богатства.
Жандармы – люди, привычные ко всему, но только не к лекции на тему классового строения общества на аудиенции у государя. Тем не менее накатывающее удивление балансировалось жадным любопытством, ибо император приоткрывал корни тех проблем, которые они чувствовали, но не способны были осознать и сформулировать. Поэтому внимали жадно каждому слову, забыв про блокноты для пометок, заботливо положенные перед каждым.
