– Когда не могу заснуть…
Сестра дала понять, что это случается почти каждую ночь и пора бы с вопросами заканчивать: вот-вот начнется истерика.
– Я вас понимаю, сам часто не сплю по ночам… О, да время позднее, – удивился Ванзаров, вынув карманные часы. – Об одном попрошу, пан Янек. Вы любите живопись, а значит, хорошо запоминаете лица. Быть может, завтра с утра вспомните, на кого были похожи те двое с картины. Форму тела трудно спрятать… Или вдруг лица их где-то уже замечали…
– Они смотрели… нет, нет… Не было лиц… Пан не понимает…
Янек стал часто-часто дышать, пальцы его вцепились в больничную сорочку, он заметно задрожал. Некрасова не позволила мучить его дольше. Бросив Ванзарову осуждающий взгляд, повела больного назад, нашептывая ему что-то ласковое и доброе. Янек шел тяжело, опираясь на сестру, и только согласно кивал ей.
У Ванзарова защемило сердце. Полицейский должен иметь дубленую кожу и душу. Но человеческое страдание никогда не оставляло его равнодушным. Быть безразличным Ванзаров не научился. И хоть выхода у него не было, было мучительно стыдно, что пришлось допрашивать несчастного. Какими бы благими целями он ни оправдывался.
Выйдя из главного корпуса больницы, Ванзаров отправился не к воротам, а прямиком в сад, обогнув здание. По окнам второго этажа он сверялся, куда идти. Место было приметное. Рядом росло сухое скрюченное дерево. Убедившись, что палата отсюда просматривается, он попытался рассмотреть землю под ногами. В полутьме разобрать что-то было трудно. В кармане завалялся коробок серных спичек. Чиркнув, Ванзаров провел дрожащим огоньком над грязным месивом, чуть прихваченным вечерним холодом.
Спичка погасла.
Он зажег свежую. Блекло осветилась неприметная ямка в снегу. Тень легла в узком углублении. Звать Лебедева бесполезно: снять гипсовый отпечаток из рыхлого снега невозможно. Остается запомнить: призрак оставил след…
• 49 •
Янек спал и видел сон. Сон был тревожным и мучительным, но держал цепко, не отпускал. Янек шел по длинному пустому коридору, в котором не было света, но было светло. Стены шевелились, как живые изгороди, будто за ними ходил ветер или невиданное животное чесало о них бока. Янек отчего-то знал, что это не просто коридор, а лабиринт, в который попал он по чьей-то злой воле. Ему надо найти выход. Он прячется от него, но непременно найдется. Коридор сворачивал, делился, множился. Янек знал, что нельзя ошибиться и уйти не туда, иначе сгинешь навсегда. Он шел и шел, не слыша собственных шагов, и только что-то холодное касалось его затылка.
Стало светлее. Янек увидел, как на живых стенах проступают силуэты знакомых ему картин, изученных до последнего штриха. Герои оживали и провожали его взглядом, кто-то махал ему вслед соломенной шляпкой, а кто рыцарским мечом. Янек узнавал их, кивал приветственно и хотел остановиться, чтобы поговорить, узнать их тайну, но что-то толкало его, не давая задержаться.
Он шел, картин становилось все больше. Они путались между собой, возникая и тут же расползаясь масляными пятнами. И уже нельзя было понять, что проносится мимо него: великое творение живописи или мазки красок. Он перестал понимать, что появляется на зыбких стенах. Да вскоре и разобрать ничего было невозможно. Коридор сужался в узкую щель, серую и пустую, как цементная стена. И не было уже ничего, кроме шороха пустоты.
Коридор резко кончился. Янек уперся в стену. Но справа был свет. Он знал, что должен пойти туда, чтобы узнать нечто важное. Он ясно понял, что тайна, которая так мучила его, может вдруг раскрыться сейчас. Если у него хватит сил и смелости. Хочет ли он узнать эту тайну? Или незнание куда лучше знания? Янек понял, что пойдет до конца. Раздумывать было нельзя. Янек повернул за угол и увидел вдалеке то, что и должен был увидеть. Он узнал картину, что так мучила и терзала его. Только сейчас не было страха. И ночь была живая, и лес был живой, и луна вставала ночным солнцем, и те двое смотрели на ее восход, как живые. Янек вдруг отчетливо увидел их тайну. Как же он сразу не догадался. Это же так просто! Как только он разгадал их тайну, один из ночных странников повернулся к нему и кивнул. Янек узнал его. Несомненно, он именно тот, кто был тогда с саду… Холод был нестерпим.
Янек проснулся. Под одеялом было зябко. Он закутался плотнее. Вокруг стояла тишина спящей палаты. Окно серебрило светом луны. Свет манил его, и Янек уже не понимал, спит он или снова проснулся. От окна тянуло холодом. Он нащупал босой ступней войлочные тапки, запахнулся одеялом и, опираясь на спинки кроватей, пошел к окну. Холод стал сильнее. Янек увидел щель, через которую проникал ночной воздух. Его дуновение обожгло. Янек увидел луну в зените. Она была прекрасна. Ему захотелось обнять ее и прижаться к ней лицом, чтобы рассказать, как он любит ее и о тайне тех двоих, что следили за ней в засохшем лесу. Завтра надо будет поделиться этим с доктором Чечоттом. Он опять будет смотреть на больного с таким умным выражением лица, будто все понимает. Хотя ничего он про Янека не понимает. Он хороший доктор, старательный и добрый, но где ему разгадать тайну, которая открылась Янеку вот так просто – или не просто – в награду за долгие его мучения. Без страданий не бывает тайны. Он столько терпел, чтобы дождаться этого часа, и вот он настал. И как все легко. Нет, не поймет пан Чечотт его рассказ, чего доброго, опять отправит в тюремное отделение. А может, и правда позвать того пана, что сегодня приходил? Он добрый и слушать умеет. Вот он Янеку точно поверит. Ему можно доверить тайну, с ним она не пропадет… Может, пригодится ему на что. Раз так просил.
Янеку стало хорошо. Он вдохнул студеный воздух. И захотелось ему прикоснуться к прекрасной луне хотя бы кончиком пальца. Он распахнул скрипучую створку и подставил свое лицо к ней. Красавица ласкала его и нашептывала что-то невообразимо прекрасное, рассказывая свою тайну, какой не бывает чудеснее на свете. Янек накрепко зажмурился, чтобы не пропустить ни слова…
• 50 •
Девять утра – время возмутительно раннее. Чиновники столицы в любых присутственных местах, в какое ни загляни, только приходят в себя после утреннего чая за домашним столом, и не то что просителя принять или справку составить, ручку в чернильницу макнуть не в силах. Чтобы войти в разумное состояние, обычному чиновнику требуется послать младшего по званию в буфет департамента или немного вздремнуть на рабочем месте. Начальству проще, начальство имеет власть явиться к десяти, а самые трудолюбивые заглядывают в свой кабинет не ранее одиннадцати, чтобы оказаться поближе к обеду. Простой же чиновный люд борется с сонной оторопью как с мелким неудобством доходного места. Только беспокоить чиновника в присутственном месте ранее полудня не рекомендуется. Себе дороже окажется: сдерет лишнего. И ничего, что присутственные часы начинаются с девяти. Все знают неписаный закон: хочешь получить желаемое – не суйся слишком рано.
Ванзаров оказался на набережной Фонтанки уже без четверти девять. Он повернул в заветный двор, прошел до незаметной двери и позвонил. Пускать его не желали. Неузнанный господин, дежуривший на входе, обдал его таким презрением, что, будь Ванзаров восковым, давно растаял бы. Но Ванзаров был слеплен из другого теста. Он заявил, что дело срочное, отлагательств не терпит. И возражений тоже. Напор возымел действие, его пустили. Но просили обождать в прихожей. Дежурный, не сильно расторопный, вернулся за ним и пригласил пройти.
