– Кристина была хорошей любящей матерью, – продолжила свои размышления Саша. – У нее очень прочная связь с ребенком. Так чаще бывает с девочками. Мальчики быстрее энергетически отрываются от матери. А потом взяла и бросила больного ребенка, оставив Настю на бабушку. Как такое объяснить?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Во сне ко мне за помощью обращается другая женщина, только очень похожая на Кристину, а это значит, что она уже мертва. И возле Насти в последнее время была она, а не Кристина.
– Саша, я тебе верю, только мне твой рассказ напоминает бразильский сериал.
– Мне надо найти Кристину, – тихо проговорила Саша, не обращая внимания на замечания Стрельникова.
Августовское солнце стояло над горизонтом, касаясь верхушек деревьев. Еще немного, и короткий осенний день добежит до конца.
– Саша, младенца подменить, чтобы мать не заметила – невозможно, если женщина вменяема. А ты говоришь о взрослой женщине. Если бы вместо тебя мне подсунули другую женщину, ты думаешь, я бы не заметил подмены? Ты это хочешь сказать?
– А почему ты думаешь, что Лунин ничего не заметил? Можно ведь и солгать.
Стрельников обернулся и посмотрел на Сашу. Говорила она без тени сомнения, совершенно серьезно.
– Паша, я и теперь вижу возле Насти Кристину. Я периодически вижу ее силуэт. Это, понимаешь, как тень. Ученые проводили эксперименты. Выбирали дерево и срезали у него самую большую ветвь, а потом фотографировали специальной оптикой. На фотографии эта ветвь была, словно ее и не срезали. Вот так и у Насти с матерью. У них очень тесная и прочная связь, поэтому Настя точно знает, что ее мать жива. Ее болезнь – своеобразная защита от этого несправедливого мира. Нет справедливости – нет жизни.
– Саша, но ведь есть реальные свидетельства смерти Кристины. С ними как быть?
– Правильно. Только в моем мозгу другая картинка.
Стрельников обнял ее за плечи, и думать дальше о Луниных Саша не стала.
– Пойдем соберем твои вещи, и домой.
* * *
В среду утром, придя на работу, Саша сразу отправилась в приемную Степанкова.
– Зачем ты приехала? Я обещал Стрельникову дать тебе выходной. Как он тебя еще терпит?
– Он меня не терпит, а любит.
– Конечно, любит. Я тебе о чем говорил, забыла?
– Ты, Степанков, если мне не изменяет память, говорил о полигамности, присущей мужчинам для сохранения рода человеческого. Только заметь, демографические показатели, при всей вашей растущей полигамности, не повышаются. И еще, я даже соскучилась по этим стенам.
– Это что-то новое. Я думал, ты скучать можешь только по своей больнице.
– Я по больнице и не скучаю. Я скучаю по отделению, Елизавете, Дуднику и заведующему. Но я к тебе по делу. Только ты предупреди свою «ассистентку», – Саша с улыбкой посмотрела на Степанкова, – чтобы нас не беспокоили. И выслушай меня внимательно. Договорились?
– Я внимательно тебя слушаю.
– Мы должны разобраться в женщинах, живших в доме Луниных.
Степанков снял очки и во все глаза смотрел на Сашу.
– Ты, вообще, соображаешь, что говоришь? Ты себя слышишь со стороны?
– Юра, пока не разберемся, девочке мы ничем не поможем. А время идет. И если мы сейчас еще можем восстановить движения и речь, то со временем… Ну, что я тебе рассказываю.
– Погоди, Саша, в чем, а главное, как мы будем разбираться?
– Помнишь, ты мне говорил о методике глубокого погружения в гипноз, когда… Юр, я не помню, как правильно методика называется, я только хочу, чтобы ты на мне ее применил. Я смогу увидеть события глазами Насти и тогда разберусь, что на самом деле случилось.
– Нет и еще раз нет, – серьезно ответил Степанков.
– Почему?
– Даже не проси. Ты даже не представляешь степень риска для себя. А как Настя все это переживет? Ты о девочке подумала?
Степанков резко поднялся с кресла и стал мерить шагами кабинет.
– Нет и еще раз нет.
То ли Степанков не был уверен в своих возможностях и боялся за последствия, то ли не до конца верил полученым результатам – Саша не знала. Невзирая на все доводы и уговоры, длящиеся уже полчаса, Степанков непреклонно стоял на своем. Никакого сеанса трансперсональной терапии он проводить не будет, и точка.
Ей вдруг стало обидно. Возможно, Степанков прав, но пусть эта правда будет для других, для тех, кто столько лет не дружил со Степанковым, не был у него дома, для тех, кто не звал Степанкова к себе в гости. Он может отказать кому угодно, но только не ей, Саше Андреевой. От обиды у нее даже слезы навернулись на глазах.
– Я прибегал к этой практике лет пять назад. Это очень тяжело, и результат не оправдал мои надежды. Саша, послушай меня, езжай домой, – в который раз посоветовал Степанков. – Отдохни. Я что, зря тебе дал выходной? Вечером сходи куда-нибудь со Стрельниковым. Проветрись. А завтра на работу. Все, иди.
– Юра, пока я не найду Кристину, я ничем заниматься не смогу. Ты думаешь, мне легко жить со всем этим? Или ты думаешь, это моя прихоть? Я всего лишь исполнитель чьей-то воли. Хочу я этим заниматься или не хочу – от меня ничего не зависит. И чем быстрее я решу эти вопросы, тем мне самой будет легче. Мне нужна твоя помощь.
На Сашу было жалко смотреть.
– Саша, если бы это было в моих силах, я бы тебе помог. А так, извини, – Степанков развел руками.
– Юра, ты же сам видел девочку. Это максимальный результат. Она сидит в инвалидном кресле, самостоятельно начала кушать, смотрит телевизор, пытается говорить. Это хороший результат, но я знаю, что девочка может полностью восстановиться. А мы упускаем этот шанс.
Степанков изо всех сил боролся с искушением согласиться и пойти на поводу у Саши.
– Мне надо найти только ответ на один вопрос, почему душа умершей женщины так привязана к земле, что просит моей помощи?
– То есть ты не знаешь причину, почему душа не уходит с земли?
– Знаю. Их не так много, как кажется. Первая и самая весомая – когда человек внезапно умирает, не попросив прощения. Притом прощения не в целом, мол, простите меня, а у конкретного человека за конкретный тяжкий проступок. За свершенный перед ним грех. И мне надо найти Кристину, чтобы попросить прощения от имени той женщины, чья душа застряла между мирами.
– Саша, давай поговорим с Игорем.
– Игорь не поможет. Я же тебе говорю, что помочь можешь только ты, применив методику.
– Нет.
– Если ты мне откажешь, я найду другого психотерапевта, и он согласится.
– Это шантаж. Глупая затея и глупый шантаж.
Степанков грузно опустился в кресло и посмотрел на Сашу. Он смотрел так, как обычно смотрят мудрые родители на своих относительно умных, в силу юного возраста, детей.
