– При ней есть ее фрейлины? – спрашивает Нэн Зуш, и обе дамы, обменявшись взглядами, проскальзывают вслед за послом.
Дверь закрывается.
Шапюи что-то бормочет себе под нос. Кажется: «Безнадежно».
– Что вы сказали, посол? – спрашивает он.
– Думаю, эти дамы, что сейчас ворвались к леди Марии, ваши приятельницы.
Мэри Маунтигл – дочь Брэндона от одного из его многочисленных прежних браков, и да, насчет приятельниц Шапюи не очень отклонился от истины. Нэн Зуш – в ту пору Нэн Гейнсфорд – сообщила ему сведения, пригодившиеся против Анны Болейн.
– Как королева? – любопытствует Шапюи. – Король, наверное, очень тревожится.
– Она не дает оснований для тревоги.
– И тем не менее. Учитывая его прошлые утраты. Говорят, Эдвард Сеймур уверен, что родится принц, и его всего распирает, словно дрожжевой хлеб. Конечно, если будет мальчик, братья Сеймуры возвысятся и могут потеснить вас.
Он не может представить Томаса Сеймура в должности хранителя малой королевской печати.
– Мне следует этого опасаться, да?
– Однако я уверен, они будут осторожны, памятуя, как вы поступили с братом другой королевы. Я бы на их месте сбежал в Вулфхолл и затаился, чтобы про меня забыли. – Шапюи хихикает. – Им надо податься в пастухи или что-нибудь в таком роде.
Он говорит:
– Дон Диего не слишком любезен. Мне казалось, это обязанность посла?
– Он брезглив, – признает Шапюи.
Он смеется. Молчание. Голоса из-за закрытой двери такие тихие, что ничего не разобрать. Шапюи говорит:
– Вы очень полагаетесь на мастера Зовите-меня.
– Да, он становится значительным.
– Он вскрывает ваши письма.
– Кто-то должен их вскрывать. В одиночку со всеми не справиться.
– Он был человеком Гардинера, – говорит Шапюи.
– Гардинер остается во Франции.
– А служат тому, кто ближе, – говорит Шапюи. – Понятно.
Он оглядывается через плечо:
– Хотите полслова? Умному достаточно.
Посол подходит ближе.
– Аск вас изобличил.
– Что?
– На допросе. И у нас есть ваши письма лорду Дарси. За три года.
– Протестую, – быстро говорит Шапюи.
– Вы утверждаете, что они поддельные?
– Я ничего не утверждаю. Я вообще о них не говорю.
– Я знаю, что происходит, Эсташ. Вы приходите ко мне, ужинаете, говорите мне, мир. Идете домой, зажигаете свечу и пишете своему государю, война. – Пауза. – Ваше счастье, что я добрее кардинала и не стану вас запирать. – Он указывает на закрытую дверь. – По-моему, десять минут прошло.
Сказано – сделано: он открывает дверь ногой, словно пьяный конюх. Грегори и посол входят следом за ним. Входя, они слышат вопль. Большой зеленый попугай раскачивается на жердочке. Когда они резко поворачиваются к птице, та разражается хохотом.
– Это подарок, – говорит Мария. – Приношу извинения.
– Он говорящий?
– Боюсь, что да.
Он отметил, что Мария не предложила дону Диего сесть. Посол выпячивает грудь:
– Милорд, выйдите, мы не закончили.
Попугай раскачивается и кричит – звук словно скрип несмазанного колеса.
Он говорит:
– Я пришел напомнить, что у вас срочные дела.
Испанец уже почти открыл рот, но тут Шапюи прочищает горло. Момент уходит.
Дон Диего говорит:
– Мадам, мы вынуждены расстаться до другого раза.
– Нет, не преклоняйте колени, – говорит Мария послу. – Поспешите, лорд – хранитель печати держит для вас дверь. – Она протягивает руку для поцелуя. – Благодарю вас за добрый совет.
Он уступает Грегори обязанность держать дверь и делает шаг в комнату. Посол выходит с недовольной миной, Шапюи, выскакивая следом, корчит смешную рожу. Он закрывает дверь. Попугай по-прежнему верещит.
– Не любит испанцев, – говорит он.
– Вы тоже, – отвечает Мария.
Он подходит к птице и видит, что та прикована к жердочке золотой цепочкой. Попугай переступает лапками и угрожающе вскидывает крылья.
– У меня в детстве была сорока. Я сам ее поймал.
Мария говорит:
– Не могу вообразить вас ребенком.
Он думает, я тоже не могу. Не могу себя вообразить.
– Я думал, научу ее говорить. Но она улетела при первой возможности.
Правда, прежде сказала: «Уолтер – подлец».
Он поворачивается к Марии:
– Так что тут было?
Ей не хочется рассказывать.
– Он спросил, была ли я искренна.
– Вообще? Или в чем-то конкретном?
– Вы прекрасно знаете. – Мария вспыхивает, будто кто-то поддувает ее мехами. Однако в следующий миг она покорно опускает глаза, сникает, голос вновь становится монотонным. – Он спросил, была ли я искренна, когда признала, что мой отец – глава церкви и они с моей матушкой не были по-настоящему женаты. Я сказала, да. Я сказала, что последовала совету моего дяди-императора, переданному мне послом Шапюи. Я сказала ему, что вы, Кромвель, действовали как мой друг. И если он не поверил, я не виновата.
Он говорит:
– А вы упомянули, что писали папе, взяли свои слова назад и просили об отпущении грехов?
Она испуганно поднимает глаза.
– Не важно, – говорит он. – Это еще один случай, когда я оставил ваш проступок без последствий. Я упоминаю о нем лишь в качестве предостережения.
Ее голос дрожит от испуга.
– Чего вы хотите?
– Хочу? Миледи, я хочу одного: чтобы вы обо мне молились.
– Я молюсь, – говорит Мария. – Но знаете, что я обнаружила? Власть короля огромна, однако у него нет власти узнать меня, только то, что я говорю и делаю.
Попугай склоняет голову набок, как будто прислушивается.
Он говорит:
– Прежнему Мендосе не позволяли оставаться наедине с госпожой вашей матушкой. Ради ее безопасности.
– Полагаю, скорее для безопасности страны.
– Все наши усилия только для этого. Без королевских законов мы были бы в лесу с дикими зверями. Или в океане с Левиафаном.
Он отходит чуть подальше. Зуш и Маунтигл скользят к стене; могли бы вплестись в шпалеры – вплелись бы. Попугай поворачивает голову и следит за ним взглядом.
– Полагаю, посол обещал вывезти вас отсюда.
Мария смотрит на свои ноги, как будто они куда-то собрались без ее ведома.
